Пуговица Дантеса

И снова враки! Не было геройского поступка. А что же, спросите, было? Подлость, цинизм и предательство. Только вид крови заставила бы солдат стать более решительными. И Каховский это понимал. Так вот, никакого выстрела в грудь не было и в помине! Сначала поручик Оболенский, выхватив у первого попавшегося солдата ружьё, подходит сзади и ударяет генерала штыком в бедро. Потом в бок (опять же со стороны спины) в Милорадовича стреляет Каховский. Такие вот «благородные» дворяне: били в спину. И в этом заключался весь их «героизм»…

Лицейскому товарищу Пушкина Вилли Кюхельбекеру в тот день как-то фатально не везло. Прицелившись в великого князя Михаила Павловича, уговаривавшего солдат одуматься, он так и не сумел выстрелить: пистолет из его рук выбили трое матросов из Морского экипажа:

– За што, ваш благородь, в великого-то князя?..

В советские времена будут судачить, будто пистолет у Кюхельбекера никто не выбивал – якобы произошла осечка…

Чуть позже попытку Милорадовича повторил командир Гвардейского корпуса генерал от кавалерии Александр Львович Воинов. Кюхельбекер попытался выстрелить и в него, но на сей раз промахнулся. И всё же генералу не удастся избежать ранения: он будет контужен поленом, брошенным кем-то из толпы зевак[40].

* * *

«При возмущении 14 декабря 1825 года убито народа: генералов – 1, штаб-офицеров – 1, обер-офицеров разных полков – 17, нижних чинов лейб-гвардии Московского полка – 93, Гренадерского – 69, [морского] экипажа гвардии – 103, Конного – 17, во фраках и шинелях – 39, женского пола – 9, малолетних – 19, черни – 903. Общий итог убитых – 1271 человек».

Из «Заметки чиновника Департамента полиции С.Н. Корсакова» [14]

А времени – около часа дня. Николай концентрирует силы вокруг Сенатской площади. Бунтовщикам удалось склонить на свою сторону почти три тысячи человек. Сила немалая, особенно если учесть, что у каждого – заряженные ружья. Тревожило поведение многотысячной толпы народа, собравшейся вокруг Сенатской площади и явно сочувствующей мятежникам. Люди громко кричали и кидали в гвардейцев царя палки, камни и поленья, которые приносили со стройки у Исаакиевского собора.

Первыми пошли в атаку конногвардейцы. Этот шаг был во многом знаменательным, ведь шефом полка был сам великий князь Константин Павлович. И, присягнув Николаю, московцы показали остальным, кто настоящий император. Однако атака была отбита. Когда же на Сенатскую площадь в сопровождении Бенкендорфа попытался было выехать сам Николай Павлович, кавалькаду обстреляли…

После этого командующий гвардейской артиллерией генерал Сухозанет доложил о прибытии к площади четырёх орудий под командованием поручика И. Бакунина. К половине третьего три пушки будут установлены на углу Адмиралтейского бульвара, напротив Сената; одна – у манежа Конногвардейского полка. К четырём часам Николай стянет к центру столицы двенадцать тысяч штыков и сабель и более трёх десятков орудий.

И всё же император медлил. Стрелять по собственным гвардейцам – что может быть тягостней для государя? Начинать своё царствование с пролития крови Николаю Павловичу очень не хотелось. Но обстоятельства вынуждали его действовать.

Несколько «переговорщиков» вернулись ни с чем. Последним с площади прискакал всё тот же генерал Сухозанет:

– Ну?..

– Обозвали подлецом…

Медлили и восставшие. Так получилось, что мятежники оказались без начальников – все разбежались. Пришлось тут же, буквально на ходу выбирать нового «диктатора». Им стал князь Евгений Оболенский – тот самый, который ударил штыком генерала Милорадовича. Однако время было упущено…

В начале пятого, когда уже стемнело, Николай скомандовал:

– Пальба орудиями по порядку! Правый фланг начинай! Первое!..

Однако выстрела не последовало.

– Почему не стреляешь? – подбежал к правофланговому канониру поручик Бакунин.