Пуговицы

– А, Микки, привет, – не разгибаясь, бросил он через плечо. – Сегодня я тут все сделаю.

Твердость, прозвучавшая в его голосе, не подразумевала возражений. От его согнутой спины и голых острых локтей, торчащих из-под закатанных рукавов рубашки, веяло необычайным счастьем.

– Хорошо! – обрадовалась я. – Можно уходить прямо сейчас?

– Только полей цветы в секретарской, пожалуйста, Лада Борисовна ругается, что я их всегда заливаю.

У Лады Борисовны, директорского секретаря, на подвесных полках и подоконнике стояло, наверное, не меньше тридцати горшков, она очень гордилась своими цветами и называла их экологической зоной школы.

– Я все сделаю, не волнуйся, – пообещала я на радостях и помчалась за лейкой. Потом набрала воды и отправилась в приемную.

Дверь в директорскую была приоткрыта. И в идеальной воскресной тишине до моего слуха доносились лишь стук клавиш, кликанье мышкой и неразборчивое бормотание погруженной в работу директрисы. Но потом у нее зазвонил телефон, и она с кем-то заговорила. Я занималась цветами, особо не прислушиваясь, но до моего слуха вдруг донеслась фраза: «Да, конечно, я все оплачу. Сделайте, пожалуйста, чтобы все было пристойно. Нет, приезжать в «Пуговицы» я не собираюсь и на похороны тоже, это вопрос принципа, но, надеюсь, вы сможете найти тех, кто не откажется проводить Лидию Михайловну в последний путь. Нет, ее вещи мне не нужны. Оставьте себе или раздайте. Я не знаю, как у вас это делается. На имущество не претендую. Да, я родственница, но не по документам. Хорошо. Спасибо. До свидания».

Я сама не заметила, как дошла до раскрытой двери и застыла перед ней, Тамара Андреевна закончила разговор и, подняв глаза, увидела меня.

– Маша?

– Лидия Михайловна умерла?

– Разве ты не знаешь, что подслушивать нехорошо?

– Я не нарочно. Цветы поливала. Вы оплачиваете ее похороны?

– Кто-то же должен это сделать.

Тамара Андреевна медленно дошла до кресла и с тяжелым вздохом опустилась в него. Она явно была расстроена, хотя старалась этого не показывать. Но какое ей дело до безумной Надиной матери, существования которой она так долго не признавала?

– Да, я обязана оплатить эти расходы, иначе бог мне не простит. – Озабоченность на ее лице сменилась выражением спокойной печали. – Перед богом мать всегда остается матерью, даже сумасшедшая, даже такая, как она. Даже та, которая и не мать вовсе. Да я и сама не прощу себе, если не похороню ее с миром. Пусть они попили мне немало крови, но я ей обязана главным, что у меня есть.

Уставившись невидящим взглядом на ручку, которую она машинально крутила в пальцах, директриса погрузилась в свои мысли. Я подсела к ее столу.

– Тамара Андреевна, не расстраивайтесь. Вы и так очень много сделали для Надежды Эдуардовны. Возможно, даже больше, чем она заслуживала.

– Она вообще ничего не заслуживала. То, что я ее жалела, вовсе не значит, что она или ее мать чего-то заслужили.

– Значит, вы не были на ее стороне?

– На чьей стороне?

– На стороне Надежды Эдуардовны. Когда собирались выгнать меня из школы или когда она написала заявление на Антона… Или когда вы сдавали им свою квартиру.

Я многозначительно посмотрела на нее.

– Или когда ссорились из-за этого с моей бабушкой. Она ведь знала, что Надежда Эдуардовна подлая и злая, и собиралась вам это доказать.

– Ей не требовалось ничего доказывать. Мы с твоей бабушкой всегда были на одной стороне. Она искала рычаги воздействия, и ей почти это удалось.

– Вы поддерживали Надежду Эдуардовну не по доброй воле? Она заставляла вас?

Тамара Андреевна скорбно покивала:

– Это долгая история. Нехорошо так говорить, но я рада, что наконец она закончилась. Даже поверить не могу, что теперь мы свободны.

Она легонько похлопала себя по губам, словно не должна была этого произносить.

В животе у меня засосало, я явно была в одном шаге от тайны.

– Расскажите мне, пожалуйста. Для меня это очень важно. Я столько времени мучилась. Теперь же, наверное, можно рассказать, раз уж все закончилось?

Я следила за тем, как ее лицо сделалось сначала каменным и непроницаемым, а потом смягчилось и вновь стало горестно-задумчивым.

– Принеси мне воды, – попросила она.

Я сбегала в секретарскую, торопливо налила стакан воды из кулера и вернулась.

Тамара Андреевна уже стояла возле окна, скрестив руки на груди. Я протянула ей стакан.