Я рассматривала его руки, пальцы, ладони, широкие запястья, родинки на покрытых темными волосками предплечьях, бицепсы, ключицы, выглядывающие из-под серой домашней футболки, склоненную шею и пульсирующую венку на ней, мочку уха, подбородок и, остановившись на губах, зачарованно наблюдала, как они двигаются. Это было совсем не похоже на то, как я разглядывала его в школе. Тогда я злилась на себя и стыдилась этой слабости. Теперь же радовалась, как радуются дети, которым больше не нужно таскать конфеты тайком и можно объедаться сколько влезет.
– Ты опять меня не слушаешь, – делал замечание он.
– Слушаю.
– Тогда повтори, что я только что сказал.
– А можешь еще раз объяснить?
– Прикалываешься?
– Нет, просто мне нравится смотреть, какой ты умный, а когда произносишь слово «конденсатор», в груди все просто замирает.
Он улыбался:
– Ты устала? Хочешь, сделаем перерыв?
Я всегда соглашалась на перерыв, потому что развести Славу на него ничего не стоило, а после к урокам мы редко возвращались. Даша постоянно находилась дома, поэтому мы играли все вместе в «Джаст Дэнс» или в «Клюдо», ходили на залитые горки в парке или на каток. Часто готовили что-нибудь и просто болтали. Томаш в моем присутствии ни разу не ругал сестру и не повышал на нее голоса, иногда он был строг, но неизменно спокоен. Девочка не спорила, если он что-то запрещал или одергивал, тут же соглашалась, не пытаясь испытывать его терпение. Они никогда не ссорились и понимали друг друга с полуслова.
В их доме у меня были тапочки, теплое место возле стены, а еще появилась своя чашка. Неудивительно, что Надя так стремилась сделать их своей семьей. От них не хотелось уходить, их хотелось любить, с ними хотелось остаться.
Один раз я отвела Славу в торговый центр. Нарочно зашли в тот же самый магазин, где я их видела с Надей, в ту же примерочную и целовались там до тех пор, пока нас не выгнала продавец. Гештальт закрылся, но радости от такой победы я не почувствовала.
Передав ему руль от своего «неуправляемого автомобиля», я с облегчением решила больше не беспокоиться ни о чем. Слава настоял, чтобы я познакомила его с Кощеем, стал приносить ему пиццу и отпрашивать меня гулять по вечерам.
Кощей продал свою машину, и, хотя она была старая и не очень хорошая, у нас появилось немного денег. Из квартиры он почти не выходил и как будто даже притих. Ворчать, конечно, не перестал, но уже не так громко, как прежде, и без явного удовольствия. Может, из-за болезни не хватало сил, а может, ему, как и мне, неожиданно понравилось это удивительное спокойствие, которое вдруг наступило.
В гипермаркете я купила три засыхающие елочки с тонкими стволиками и почти совсем голыми веточками в маленьких пластиковых горшочках. Они валялись в картонной коробке рядом с кассой. Земля в горшках была такая сухая, что казалось, будто они проросли через камень. Рядом с ними в соседней коробке стояли такие же маленькие елочки, но еще зеленые и пушистые. Зеленые стоили сто пятьдесят рублей, а сухие пятьдесят. Я подумала и купила сухие. Все три. Потому что если бы я их не взяла, то и никто бы не взял. И они могли умереть.
Дома я поставила горшки в миску и наполнила ее водой. Земля долго булькала, а потом разбухла, и серая жижа заполнила весь горшок. Надежд, что они позеленеют до Нового года, я не питала, но было здорово спасти кого-то, пускай даже маленькие, никому не нужные, засыхающие елочки.
И все вроде бы складывалось хорошо, мне даже Надя все эти дни ни разу не снилась, и тем не менее было кое-что довольно странное и одновременно пугающее нечто, о чем я никому не рассказывала, опасаясь вызвать новую волну осуждений. После Лизиного падения в яму и того случая у меня в квартире мне казалось, будто за мной кто-то следит: то идет по пятам, как после костюмированной вечеринки, то скрывается среди покупателей в магазине, то маячит темной расплывчатой фигурой под окнами, то сидит позади меня в автобусе. Был ли это всего лишь мой страх или же у него имелись основания, я не знала. Но тревожность не проходила, и даже спокойные семейные вечера у Томашей никак не могли ее унять. Счастье, хоть Кощей вернулся, и теперь его орущий телик превратился в один из последних столпов моего миропорядка.
Тонкое затишье неопределенности нарушилось в один миг. Обычным воскресным днем, без какого-либо моего вмешательства и желания. К двенадцати часам я пошла в школу – убирать, а потом собиралась забежать домой, переодеться и сразу же ехать к Славе. Сегодня он отвозил Дашу на встречу с Марком, и у нас появилась возможность побыть наедине. Я намеревалась немного схалтурить, чтобы освободиться побыстрее, но, когда прибежала в школу, обнаружилось, что именно в этот день Тамара Андреевна решила поработать. Она иногда так делала. Приходила по воскресеньям, чтобы посидеть за компьютером, и торчала в школе допоздна. Как в тот злополучный день репетиции. Я заглянула поздороваться с ней и отправилась в хозяйственную комнату за тряпками. Но там, уже вовсю грохоча ведрами, шуровал Женечка.