Пуговицы

— Да! Я съездил в Анже! Я был в Анжерском замке, где выставлены все шестьдесят четыре гобелена «Анжерского апокалипсиса» работы Робера Пуассона по миниатюрам Беатуса Льебана и эскизам Жана де Бондоля! У меня есть определенные связи и имя для того, чтобы мне позволили исследовать любое художественное полотно. Сославшись на очередную научную работу, я исследовал «Новый Иерусалим» — так называется гобелен, который воспроизвела Энжи, — по всем критериям. Даже сдал микрочастицы нитей на экспертизу!

— И что? — выдохнул я.

И он крикнул чуть не на весь зал:

— Збышек соврал! Работа как принадлежала, так и принадлежит Пуассону — средневековому мастеру из мастерской Николя Батая, придворного ткача Карла Пятого! В этом нет никакого сомнения!! Несмотря на то что Энжи выполнила работу не хуже и — точка в точку!

На нас оглянулись.

Джошуа Маклейн сердито засопел в стакан, качая в нем нетающие кубики льда.

— Не думал, что Лика увлечется ткачеством… — тихо сказал я.

Он снова заговорил лихорадочно, но так тихо, что мне пришлось прислушаться:

— О, вы не представляете… Она ко всему подходила с такой страстью! Даже красители использовала растительные, как древние мастера, — индиго, корень марены, желтоцвет, кармин… Чего только не было! Ее работа была совершенной. Она действительно могла бы запросто заменить оригинал. Она это знала. Поэтому восприняла шантаж Залески как должное…

— Восприняла? И — что? Она с ним? Поэтому вы подрались? — спросил я.

Он чуть не подскочил на месте.

— Вы… Так я и думал! Вы совершенно не знаете ее!

Даю руку на отсечение: еще мгновение и он бы разрыдался.

Достал из кармана мобильный телефон, начал нажимать кнопки.

Наконец нашел нужное и ткнул мне под нос.

Я прочел печатные буквы на экранчике: «Джош, дорогой. Не ищи меня: что бы ни случилось, я не вернусь…»

— Это она написала в тот вечер, после фестиваля… — сказал Маклейн. — Я думал, что после разоблачения авантюры Збышека смогу вернуть ее домой…

Он наконец согласился выпить виски, запивая колой.

Даже попросил сигарету.

И заговорил об Энжи.

На том основании, которое было.

И на том, которого не было.

Мне пришлось согласиться с ним и просто слушать, с болезненным любопытством узнавать о том, как она жила, что делала, о чем говорила и как снова начала рисовать.

И кучу других подробностей…

Мне нечего было рассказать взамен. Я не видел в этом никакого смысла. А через час утратил его совсем.

Время воспоминаний истекло. Мистер Маклейн опьянел.

У нас не могло быть никаких общих планов. Я попытался успокоить его, сказав, что мы останемся в стране на несколько месяцев и продолжим поиски.

— Может, подключить частного детектива? — предложил он.

— Не думаю, что она бы этого хотела… — сказал я, вставая с места.

Я довел его до такси.

Нам пришлось пожать друг другу руки.

Такси уехало.

А я…

Я подумал, что мистер Маклейн слишком интеллигентный человек для того, чтобы его недавний визит в офис соперника был весомым вкладом в наше общее возмущение.

Ну так… довольно сложно подумал.

И направился к двери, из которых недавно полицейские вывели моего растерянного собеседника.

…На первом этаже было тихо, висели картины, стояли статуэтки. Вероятно, здесь была небольшая галерея. Круглая лестница вела наверх.

Девушка, которая выходила к полицейским, встала со стула и что-то ласково спросила.

И не успела, как бы это сделали все секретарши мира, закрыть собой священный вход к боссу: я резко распахнул дверь.

Молодой человек, сидевший за столом, оторвался от компьютерного монитора и удивленно взглянул на меня. В один миг я оценил его актерскую внешность: он был просто красавчиком с чистыми голубыми глазами и аккуратно уложенными светлыми волосами.

Таким доверяешь — либо не доверяешь — с первого взгляда.

По крайней мере я предпочитал не доверять…

Подошел, поднял его из-за стола за грудки — пожалуй, так, как он недавно тузил мистера Маклейна. Поймал его удивленный, а потом испуганный взгляд.

Правда, испуганным он стал в тот момент, когда мистер Залески был довольно метко послан в стену, с которой на него посыпалось стекло разбитой репродукции.

Из соседней комнаты я слышал, как секретарша щелкает кнопками телефона, вызывая полицию.

Это показалось мне забавным.

Успех первого посыла следует закрепить как можно быстрее, до приезда смотрителей порядка.

Я спешил. Второй подход тоже оказался удачным. На этот раз галерист, описав дугу, приземлился в объятия роскошного кожаного дивана.

Он что- то кричал и пытался защищаться. Мне было все равно.

На третий раз он не делал попытки подняться, а просто смотрел на меня снизу вверх и, вероятно, ожидал спасительных шагов полицейских.

Они появились, как два черных ангела. Те же самые.

Выражения их лиц тоже были удивленные. Еще бы: второй снаряд попадает в то самое место — за одно утро!

Я поправил одежду, пригладил волосы.

Имел наглость вежливо смахнуть пыль с костюма мистера Залески, поправил на нем галстук и успокаивающе поднял руки.

— Дружба-френдшип! — сказал я.

«Паяц», — сказала Елизавета…

* * *

…В отделение они пришли в том же составе: Дезмонд Уитенберг, Елизавета Тенецкая.