Пуговицы

Никакой работы я пока не мог ей предложить, посоветовал взять с собой фотокамеру — возможно, получится неплохой фильм, который потом нам понадобится.

— Какая камера? — возмутилась девчонка. — Нам бы спальные мешки, коремат, носки. Думаю, что и палатки скоро понадобятся. Ночи холодные.

Да, ночи были холодные.

Но все же теплее, чем десять лет назад.

Насколько помню, тогда в ноябре выпал первый снег, а температура зашкалила за минус двадцать.

Мы немного прошлись по периметру площади, Лина останавливалась у каждой бочки с огнем, здоровалась. Нам предлагали чай, печенье.

Я не мог отделаться от мысли, что все это — несмотря на всю серьезность и неизвестность будущего — напоминает праздник. Праздник единения и радости от встреч с такими же, как ты.

Я снова встретил кучу своих знакомых — от бывших однокурсников (которых не узнавал, которые, однако, с радостью узнавали меня, поздравляя с победой на фестивале в Штатах) до бывших соседей или сотрудников.

Молодежь прыгала, подтанцовывала рок-группам, отчаянно кричала: «Банду — геть!» И расписывала заборы и ограждения веселыми, остроумными лозунгами.

Казалось, еще три-четыре дня такого «фестиваля свободы», и все кончится, как в футбольном матче — 10:0 в пользу этой молодой волны, который не несла в себе ни гнева, ни агрессии, а скорее веселое, непобедимое пренебрежение к тому, кто посмел пренебречь ею.

Следующие пять дней доказали наверняка: они будут стоять.

Не знал сколько, но то, что не уйдут, было ясно.

Я уговаривал Лину не спать на асфальте.

За эти дни вынес из дому под укоризненным взглядом матери все, что было теплого, — одеяла, куртки, обувь, накупил носков разного размера. Пришел и на свою квартиру.

Оттуда, словно муравей, натягал почти все, что могло пригодиться для тепла.

Настроение шло по нарастающей. Я сделал кучу фотографий и несколько интервью на камеру, так, для «истории». Некоторые из них у меня купил оппозиционный канал, некоторые я оставил себе, ведь почувствовал в них «лакомый кусочек» на будущее.

Несмотря на милицейский кордон и на то, что коммунальщики раньше срока начали возводить деревянные домики под новогоднюю ярмарку и металлический каркас для елки, людей на Майдане меньше не становилось.

Разве что расходились ночевать — оставались ожесточенные, те, которые охраняли, чтобы на месте их протеста не залили каток. Городская власть вопила с экранов о невозможности устроить для детей и гостей столицы новогодний праздник. Президент жалел, что «протестующие» мешают подарить людям праздник в виде «елки»…

В общем, за пять дней я привык быть в веселой карусели жизни, которая наконец завертелась всеми своими ржавыми колесиками и неожиданно доказала: ржавчина налепилась только извне, а внутри был достаточно закаленный металл.

Каждый вечер в скайпе меня разыскивал Дезмонд Уитенберг, но я приходил домой без сил и желания составлять ему отчет о событиях, пусть смотрит свое BBC.

Несколько раз быстро отписался, вежливо передавая поздравления Елизавете, и впопыхах, скорее всего, из вежливости спросил, нет ли у них каких-то новостей по поиску. Получил короткое «ноу» и выбросил это из головы.

Вечером, тридцатого ноября, отвез к беседке несколько пачек чая.

— Мы подружились с ментами, — весело похвасталась Лина. — Вот те — из Ровно, те — киевские, только из академии. Перевоспитываем потихоньку. Думаю, скоро они перейдут на нашу сторону.

— Сомневаюсь. Они не сдвинутся со своей точки. Помнишь по учебе: она называется точкой невозврата? Те, кто стоит здесь, — уже оказались на этой «точке невозврата». Вряд ли их можно сдвинуть песнями и танцами, — сказал я.

— Но этот сдвиг может произойти!! — горячо возразила она.

— Каким образом? Когда?

— Когда хотя бы один из них — из той цепи — сделает шаг в противоположную сторону. Хотя бы один! И тогда, я уверена, такой же шаг за ним сделает и второй, а потом — третий. А потом это уже будет необратимый процесс. И пусть сейчас ничего не будет зависеть от того первого, но это уже будет маленькая победа. И для нас, и для того первого, кто станет ОДНИМ ИЗ НАС. Сбросит свой защитный шлем и найдет свое лицо, вспомнит свое предназначение и вернет свою душу. А может быть… — она задумалась, — возможно… снимет клеймо со своих будущих потомков.

— А как же присяга? — улыбнулся я.

— А кому они присягали? — иронично спросила она и, не дожидаясь ответа, уверенно сказала: — Народу!

— Какому народу? — улыбнулся я. — Что для них — народ, как думаешь? К сожалению, это — господа с депутатскими значками в «Бриони», которые проходят мимо, даже не здороваясь. Они будут защищать их, а не нас!

— Посмотрим… — надулась Лина.

Я заметил, что в последнее время это слово не сходило с уст многих.

Обнял ее и поехал домой сливать фото на компьютер…

* * *

…Утром включил телевизор и максимально уменьшил звук, прислушиваясь к движениям в соседней комнате: спит ли мать.

В последнее время я накачал ей различных фильмов периода ее молодости, научил включать винчестер. И она смотрела только их. Ведь когда встречала новости, плакала, приговаривая: «Что происходит? Зачем? Так хорошо жили…»

Итак, включил.