Пуля для карателя

Подошла еще одна парочка — на этот раз двое мужчин. Руны «зиг» в петлицах и на рукавах, соответствующие кокарды на фуражках, надлежащие физиономии. Полиция безопасности, безошибочно определил Иван, сестра-близняшка Службы безопасности СД. Структура также входила в Управление имперской безопасности, подразделялась на уголовную полицию и гестапо — тайную государственную полицию. Первые исследовали, выявляли, ловили. Гестапо же, используя наработанные коллегами материалы, проводило следствие по конкретным делам, пытало, отправляло в концлагеря или на виселицу. Тайная полиция в Варшаве обреталась в том же здании, что и СД, — это было, безусловно, удобно и продуктивно, незачем таскать подозреваемых с одного края города на другой. Фамилии этой парочки были Берг и Штальмахер — близко их Иван не знал, но о методах дознания был наслышан. Эти были, по крайней мере, трезвы. Они разглядывали его пристально, как-то оценивающе. В горле пересохло: попасть с корабля на бал, то есть сразу на допрос в гестапо — это, конечно, сурово. Он бы предпочел военную разведку — в ней не забивают людей до полусмерти.

— Доброго дня, герр Венцель, — учтиво поздоровался Берг. — Или как вас теперь прикажете называть?

— Приказать не могу, — вздохнул Таврин. — Так и называйте: дружище Отто Венцель.

Эти двое изобразили саркастические гримасы и неохотно удалились, пообещав вернуться и обстоятельно поговорить. Януш Ковальский из камеры напротив изображал сочувствие, сожалеючи качал головой. «А ведь действительно придут, — размышлял Иван. — Сделают свои дела и придут. И кого придется застрелить из «одноразового» бесшумного пистолета — Берга или Штальмахера? Хотелось бы обоих, поскольку изуверы редкие, но можно только одного. Даже для себя патрона нет!»

Впрочем, пожелания дошли по адресу. Первой пообщаться с задержанным пожелала военная разведка. За ним пришли молчаливые ефрейторы, вооруженные пистолетами, открыли дверь. Он с готовностью поднялся — если будут бить, лапать, волочить, то найдут в рукаве «козырного туза», чего совершенно не хотелось. Эта парочка не испытывала удовольствия от унижения людей. Его прогнали по коридору под равнодушными взорами часовых и втолкнули в полутемный подвальный бокс, где в свете настольной лампы вычерчивалась скудная мебель и несколько человеческих особей в армейских мундирах (слава богу, не СС). Эстафету перехватил кряжистый унтер с засученными рукавами, швырнул арестанта на стул, который заскрипел под весом тела, но выдержал. Зашевелились тени в углах, там сидели офицеры из военной разведки. Шевельнулось что-то за столом, повернулся абажур настольной лампы. Ударивший по глазам свет был настолько ярким, что пришлось зажмуриться. Выросло что-то грузное, обогнуло стол, прошло в непосредственной близости — словно громоздкая баржа по траверсу небольшого катера. Человек остановился, мрачно уставился на задержанного. Сам полковник Алекс фон Ритхофен — собственной персоной.

— М-да, расстроили вы меня, Венцель… — с прохладой в голосе проговорил полковник. — Получается, что в наше время никому нельзя верить, это очень прискорбно… А ведь прикидывались исполнительным и порядочным работником… Были кое у кого сомнения в вашей благонадежности, когда пытались проверить факты вашей биографии, однако они оказались в густом тумане — словно у вас не было прежней жизни, вы не получали образования, не участвовали в нашей борьбе… Я грешил на непорядок в архивах, на небрежность органов контроля и архивации… Вы работаете на Советский Союз, Венцель? Не надо колебаться, теперь можно говорить, все кончено. Не молчите же. Это вы тот самый красный «крот», что эффективно работал в наших структурах, а когда кольцо вокруг него стало сжиматься, подставил ни в чем не повинного бедолагу Эбеля? Вы долго молчите, Венцель. А ведь благодаря вашим усилиям у нас совершенно не остается времени…

Затрещина была не сильной, но голова дернулась, и мысли в ней перемешались. Унтер не спал, стоял за спиной и ловил взгляды полковника. Иван закашлялся от неожиданности. Одутловатое лицо бывшего шефа покачивалось перед глазами. Он стоял, и приходилось поднимать голову, от которой отливала кровь. В принципе, руки были не связаны, он мог произвести выстрел и отправить Ритхофена к праотцам — для полного комплекта. Но собственная жизнь пока еще имела смысл. Если уж жертвовать ею, то ради цели, а просто так — глупо. Стоило побороться за существование.

— Это неправда, герр полковник… — пробормотал Таврин. — Я искренне считал, что Томас Эбель — агент русских… Я не подтасовывал факты, я просто вышел на них, и они свидетельствовали о причастности Эбеля к вражеской разведывательной сети…

Второй удар был куда чувствительнее. Разгулявшийся унтер чуть не сбросил его со стула. В голове застучала горячая пульсация, желчь затопила горло. На этот раз приступ кашля был тяжелым и продолжительным.