Пулковский меридиан

Порой прикрываясь нередкими здесь туманами, иной раз пользуясь сумраком ночи, а случалось — бравируя всем, почти в открытую, скорлупки эти пересекали по хорде полукруглый, залив между Оллила и Сестрорецком, огибали мыс, на котором расположен знаменитый Петровский парк «Дубки», и по мелководью вдоль самого берега добирались иногда до Лахты или же до низменных равнин между нею и Петроградом. В отдельных случаях они поднимались даже до густой и обширной рощи елей и черных ольх, которая росла в те времена по болоту Крестовского острова, на месте нынешнего великолепного Кировского стадиона.

Прибыв, агенты белой разведки вынуждены были каждый раз решать задачу по-новому. Далеко не всегда те, кто находился в городе и ожидал там почты, могли вовремя прибыть к месту опасного рандеву. Особенно много затруднений возникло с тех пор, как над городом разразился шквал повальных обысков. Однако кое-что делать и теперь удавалось. В городе все еще сохранилось несколько очень хорошо законспирированных явок.

Оставляя в стороне маленькую полулавчонку, полутаверну, то ли «Люнар», то ли «Люпар», на улице Жуковского — ею пользовались преимущественно для встреч между местными членами «Национального центра», — не упоминая даже о ней, стоит указать на всем известную Максимилиановскую больницу, что на Вознесенском, против Мариинского дворца. Здесь работала тогда в качестве врача госпожа Петровская, член партии эсеров.

В вестибюле и на узких полутемных лестницах амбулатории этой больницы, в ее низких и узких коридорчиках всегда толпился самый разнообразный народ. Плебс!

Для врача по кожным болезням — более чем естественно оставаться с пациентом наедине.

В клинике на всякий пожарный случай были черные двери с удобным выходом во двор и через две подворотни на узкий Максимилиановский переулок… Госпожа Петровская являлась незаменимым и энергичным работником «Центра»: ее ненависть к большевикам спорила с ее опытностью в области конспирации.

Однако нередко агентам не удавалось воспользоваться этими пунктами. Иногда просто было нежелательно на сей раз вступать в прямой контакт с постоянными работниками Петрограда. Тогда они оставляли свои пакеты в заранее намеченных, хитроумно укрытых и порой совершенно неожиданных местах.

Агенты, связанные с разведкой самого Юденича, охотно прибегали, например, к многочисленным подводным тайникам. Что это значит?

Подлежащий передаче пакет в непроницаемой оболочке просто оставлялся в условленном месте на дне одного из тихих Питерских каналов, между сваями заброшенных мостов, возле осевших в воду затонувших барок. Нужные люди знали и эти места и те незаметные для постороннего глаза сигналы — кончик ржавой проволоки, петлю изолированного шнура, — которые показывали, что отправление прибыло. Они извлекали его днем или ночью из мутной влаги.

Агенты, опиравшиеся прямо на англо-американскую агентуру в Финляндии и Эстонии, имели другие излюбленные пункты. Самым близким из них к островам и взморью было мало кому известное, — ныне, вероятно, окончательно разрушенное, — обширное подземелье на Каменном: старинные подземные ходы Строгановской барской усадьбы, между Каменноостровским дворцом, сооруженной Баженовым Мальтийской церковью святого Иоанна и парками на других берегах Невы.

Этот район Петрограда был отмечен особым красным кружком на плане, висевшем в чистенькой, хорошо обставленной комнатке за рыночной площадью в Гельсингфорсе, которую теперь снимал у хозяйки мистер Джон Макферсон-младший, один из многих русско-английских дельцов, без всяких особенных дел ожидавших здесь близкого «освобождения» русской столицы.

Джонни Макферсон вел в Гельсинки довольно ленивый образ жизни.

Многочисленные люди, знавшие или узнававшие его (он не собирался делать секрета из своего пребывания тут), все, как один, полагали, что сын старого питерского фабриканта занят главным образом скупкой по дешевке различной недвижимости, наличной как в самой Северной Пальмире — Петрограде, так и по всей русской земле.

Гельсингфорс был набит молодыми и старыми представителями русской знати и русского капитала. В их чемоданах хранились, пуды бумаги — планы, купчие, закладные на десятки тысяч доходных домов, на сотни больших и малых имений, на паровые мельницы, фабрики, заводы, рудники.

При настоящем положении вещей вся эта чепуха не стоила листов бумаги, на которых она была напечатана или вычерчена.

Ценность любого имения графа Бобринского или графа Орлова не превышала стоимости пляжа на берегу «Моря вздохов», расположенного, как всякому хорошо известно, в правом верхнем квадранте Луны: астрономы довольно ясно видят его в телескоп.

Владельцы богатейших угольных копей не имели десяти марок, чтобы купить два пуда этого самого угля. Собственники огромных пшеничных полей спрашивали в ресторанах стакан пива, чтоб под сурдинку набить брюхо пресноватым финским хлебом: он ставился на стол бесплатно!