Пулковский меридиан

Человек пять из них присоединились к пулеметчикам сразу же за околицей этого проклятого Керстова, как только началась паника. Шел отчаянный непонятный бой вразброд: спокойно отступавшие до этого по дороге на Керстово части были встречены здесь с тыла белогвардейскими пулеметами, сбиты, рассеяны, отброшены в лес.

Кое-кто, вынырнув из болотной гущары, подошел позднее — возле гнилой речушки Суммы, в бору за деревней Лоузна, невесть где.

Люди вдруг появлялись из мрака. Подходили крадучись, нерешительно, с оглядкой. Один, оказывается, шел, держась поодаль, хотя и рядом со взводом, по лесу часов восемь; все присматривался, все никак не мог определить, свои или белые. Потом решился — увидел в Васиных руках карту, компас — и рискнул — вышел.

Последним — на большую удачу отрядика — сегодня на рассвете где-то около глухого лесного озерка, юго-западнее Лошковиц, пристал высокий и хмурый рыжий человек в огромных сапогах-осташах, с охотничьей двустволкой за плечами, в заячьей шапке с наушниками, несмотря на лето. Лесник из Тикописи, возле Ямбурга, он ушел от белых вместе со 1171-м полком, потом отстал и выбился на эту дорогу. Он отлично знал всю местность вокруг километров на сорок радиусом: исходил всю ее зимой на лыжах, охотясь за белкой. Он сам вызвался быть проводником и посоветовал держаться лесных путаных троп на Копорье. А с ним — это особенно удивило и даже растрогало Васю — пришла и его дочка, такая же высокая, как отец, девушка с медно-рыжими волосами под серым платком, в таких же, выше колена, осташах и, главное, тоже с охотничьим ружьецом за спиною.

— Урболайнен, Петр Абрамов… — покашливая и хмурясь, сказал лесник Васе утром.

— Урболайнен, Мария Петровна! — хмуро буркнула девушка и тоже слегка кашлянула.

— Дочка наша, — пояснил лесник.

— Охотники мы… — добавила она. — Вепсы… — Потом оба они надолго замолчали.

— Надо скоро уходить от всякий этот сволочь… — произнес отец уже полчаса спустя, закуривая самодельную трубку.

— Да-а… Надо сё лесом, лесом… Правей Ламоха, правей Прогоша, правей Кербукова — на Копорье… Вот так… — подтвердила девушка.

Теперь к вечеру это неведомое им Копорье должно было быть уже близко…

* * *

Вася полез за обшлаг шинели, достал карту-десятиверстку, вынул из кармана компас.

Две черные линии — дороги — сходились на карте в одной точке — в Копорье.

Пространство между ними было отчасти закрыто зеленой краской — тем самым лесом, по которому они шли; отчасти же оно белело пятнами полей. «Да, да!.. Вот мы где-то тут, уже недалеко от опушки… Теперь все зависит от того, кто сейчас в этом Копорье. Наши или…»

Надо было во что бы то ни стало разведать, что делается там, влево, за тонкой стеной леса на открытом поле у неизвестных бойцов деревень Кербуково, Новоселки.

Алые солнечные лучи вдруг исчезли, точно их смахнул кто, — очевидно, с запада поднималась туча; в лесу сразу стало мрачно, жутковато, сыро.

— Дождь, гляди, на ночь опять не пошел бы! — устало сказал кто-то из людей.

— Эх, теперь бы в деревню войти! — откликнулся другой. — В изобку… Поесть бы…

Да, надо было торопиться. Все устали.

Вася подозвал к себе Стасика Гусакевича и лесника Урболайнена.

Поглядев на карту, они решили твердо: бросаться прямо из леса на дорогу нельзя никак. Еще днем девушка, дочка охотника, отделясь от отряда, зашла, точно случайно, на какой-то заброшенный в лесу хуторок. На хуторке ничего в точности не знали, но слышали, будто на днях с моря, за Копанским озером, пристали чьи-то корабли, финские или эстонские, кто их знает. С кораблей вышли какие-то нерусские люди, очевидно, белые. Они прогнали с побережья наших и теперь идут сюда, к Копорью. А вчерашней ночью на шоссе за Маклаковом, к Ламохе, слышна была бесконечная суматоха: гремели колеса, шло много народу, кто-то стрелял, что-то кричали.

Все это смущало. Вася долго тер себе подбородок, внимательно вглядывался в зеленое поле десятиверстки, точно спрашивая ее, что делать-то, карта, а?

Но ждать было нечего. Карта ничего не могла сказать. Компас тоже. Здесь нужен был совсем другой компас — своя голова.

И вот часов около девяти вечера двадцать первого мая 1919 года пулеметчик Василий Федченко, только что, уже на фронте, принятый в партию, возглавлявший теперь отряд отступающих бойцов 6-й стрелковой дивизии, решил оставить своих людей в лесу со знающим местность проводником, с Урболайненом. Вдвоем с товарищем он пошел на короткую разведку.

Они взяли слегка влево от того места, где остановился взвод. За узкой полосой смешанного леса оказалась поляна (скирда прошлогоднего сена косо стояла на ней), потом опять пошла лиственная лядина, роща — из тех, в которых любит расти серый гриб подберезовик. Осторожно, крадучись, они пересекли ее и вдруг остановились.

За рощей, повидимому, была дорога, — должно быть, шоссе. Оттуда донесся тревожный звук. Не шорох листьев, не стрекот сорок, как давеча, а быстрый конский галоп… Ближе, ближе. И как будто не очень много всадников?..

Прячась за низкой ольховой порослью, разведчики подобрались совсем близко к дорожной канаве и залегли.