Пулковский меридиан

Люди, толкая друг друга локтями, шли через садик на улицу. Странное смятение лежало на лицах большинства: брови хмурились, глаза упорно смотрели в землю, точно желая увидеть что-то, скрытое на три аршина под ней. Только что перед ними выступал партийный товарищ. Уловив в его речи какую-то непонятную фальшь, что-то чужое, далекое, обидное до боли, питерцы испытывали мучительное беспокойство. Как же это понять? Как разгадать эту загадку?

Небольшая группа обогнала Федченку и Зубкова почти в самых воротах.

— Да я же тебе совершенно точно говорю… — негромко донеслось до их ушей. — И сейчас он здесь… Уполномоченный СТО. Самим Ильичем прислан… Ну вот, не слыхал! Надо слышать… Да на путях Балтийской его вагон. Как зачем? Ты же видишь, что здесь творится?

Люди прошли. Григорий Федченко тронул локтем локоть Зубкова.

— Слышал? — тихонько проговорил он.

— Да вот если только попробовать… Уж там — не знаю, как он рассудит… — ответил Кирилл. — Но это прямой путь. Раз человек оттуда приехал… От Центрального Комитета, от Ленина… Чего ж нам еще?

Глава XV

КОМЕНДАНТ НЕКЛЮДОВ

На южном побережье Финского залива, почти прямо против острова Котлина и Кронштадта, есть возвышенность, с давних пор носящая веселое имя красной Горки. Берег, поднимающийся здесь отвесным обрывом на тридцатипятиметровую высоту, порос, как и везде в окрестностях, сосной, опирается на узкую полосу песчаного пляжа.

Тот, кто поднимется на Красную Горку, увидит сверху, — не насупротив, а правее, — низкий Котлин-остров, серую гладь Маркизовой Лужи за ним, над которой, кувыркаясь, кружатся чайки. Потом он, пожалуй, разглядит за Лебяжинскими лесами клубы дыма, вечно стоящие там, далеко вправо, над Питером, а перед собой за морем — синеву пологих лесистых возвышенностей финского берега. Оба пути с моря в Петроград, оба морских фарватера, северный и южный, а особенно южный, протянутся перед ним как на ладони.

Два века тому назад здесь было пусто или почти пусто. Рос лес, полный брусники; бродили осенью охотники за перелетной водяной дичью. В соседних деревнях — в Красной Горке, в Лебяжьем — жили лоцманы и рыбаки. Пустой обрыв над серым морем не был никому нужен: орудия тех времен стреляли на сотни метров. Можно было уставить все берега залива сплошным частоколом пушек, — в надлежащий миг вражеский флот, идущий на Санкт-Петербург, просто взял бы чуть-чуть мористее и прошел бы мимо.

В 1790 году на море недалеко от Красной Горки произошло сражение между русским и шведским флотами. Сосновые стволы побережья откликались на непривычно близкие тупые звуки выстрелов. Бежало гулкое эхо. Лоцманы и рыбаки, кто посмелее, выйдя покурить на берегу, смотрели, как круглые чугунные ядра взметывают водяные фонтаны, как падают подломленные мачты, как поднимаются над кораблями клубы дыма от стрельбы и пожаров.

Впрочем, когда несколько гранат случайно залетели на песок пляжа и лопнули здесь со странным гулким звуком, береговые жители всполошились. Они отрядили ребят прогнать деревенскую скотину подальше, в самую лесную глушь, на Катин луг, по тропинке, ведущей к деревне Мордовщине. Потом бой кончился. Шведы бежали к Выборгу…

Прошло много лет. Все было тихо. Потом пришел в пятьдесят четвертом году адмирал ее королевского величества сэр Нэпир, привел английский флот. Адмирал немного постоял в виду Кронштадта, но мины, впервые в истории изобретенные русским ученым Борисом Якоби, расставленные здесь под водой, рвались чересчур гулко. Адмирал испугался мин, поворотил обратно и снова скрылся в мерцающей дали. Высокие белые паруса, длинные хвосты дыма над паровыми судами растаяли на западе так же, как когда-то таяли во мгле красные дракары норманнов. Красная Горка ничего не опасалась. Деревенские, правда, угнали при первых отдаленных выстрелах своих коров и лошадей на тот же Катин луг, к большому Сюрьинскому болоту, но все обошлось благополучно.

А потом вдруг случилось неожиданное. Вскоре после несчастной русско-японской войны сюда приехали чисто одетые, говорливые инженеры, облазили и измерили древние приморские обрывы, пригнали целую армию землекопов, каменотесов, штукатуров, и на Красной Горке вырос форт.

Орудийные казематы насупились над морем. Жерла пушек ощетинились, смотря на север, на другой кронштадтский форт — Ино. Год за годом форт рос, менялся, обновлялся. Кирпич и камень казематов заменились бетоном, всюду загорелось электричество. Форт укрылся от нескромных взглядов с моря щетиной сеяного леса, зарылся в землю, начал притворяться, что его вовсе нет.