Пурга уходит через сутки

Асе порядком надоело разглядывать фотографии незнакомых людей. И как только Лука Семенович, взяв пустое ведро, пошел в сени за углем, она поспешила закрыть альбом. Одна фотография выпала из альбома, легла на стол оборотной стороной. Крупными размашистыми буквами разбежалась надпись. Ася механически прочитала ее: «Никите Буренкову. В память о совместном проживании в доме отдыха «Красный луч». Август, 1955 год». Перевернула фотографию. Прислонившись спиной к березе, стоял Тюриков, щурился от солнца. Потом она снова повернула карточку, еще раз перечитала надпись. И ей вдруг стало жалко незнакомого человека Никиту Буренкова, который по неизвестной причине не хранит у себя эту фотографию, предназначавшуюся для него еще в 1955 году.

Громыхнула дверь, вернулся Лука Семенович.

— Разве это честно? — сказала Ася, протянув ему фотографию, — Подписываете на память и оставляете у себя.

Неужели она сказала такое, от чего следует пугаться? А Тюриков, похоже, испугался. Вернее, испугались его глаза. Они вдруг округлились, метнулись по сторонам, прищурились, снова метнулись.

— Что вы на меня так смотрите? — растерялась Ася. Она поняла, что поступила неправильно: она не имела права читать надпись на чужой фотографии, да еще лезть со своими умозаключениями.

— Да нет… я так, — ответил наконец Тюриков. — Он уехал раньше срока, Буренков. Не успел отдать.

Фу ты! Выходит, никаких неприятных воспоминаний, связанных с этой карточкой, у Тюрикова нет. Это ей просто показалось, что она огорчила его. Вот дура! Ася облегченно вздохнула.

— Ну и метет, — говорит спустя минуту прежним ровным голосом Тюриков. — В дровник снегу надуло — за день не выгребешь. — Он засыпал в плиту сразу ведро угля, сказал Асе. — Давайте подумаем, как нам размещаться. Вы занимайте кровать, а я на кухне на шкурах устроюсь. Идет?

Ася не стала отказываться от привилегии занять кровать хозяина: все равно Тюриков настоит на своем. Спать она решила не раздеваясь: в свитере и брюках теплее. На кровати было два одеяла, на одно можно было лечь, другим укрыться, а сверху еще набросить полушубок. Раз Тюриков собирается спать в меховом мешке, одеяло ему не нужно.

Тюриков внес из сеней несколько оленьих шкур, Ася помогла ему расстелить их на полу, возле плиты. На шкуры положили меховой мешок.

— Вот у вас, Ася, здесь много говорят о культуре, — без всякой связи начал он. — Дескать, сейчас в северных поселках появилась армия интеллигенции. А о том, что эта интеллигенция гнилая, молчат.

— Это как же понимать — гнилая? — Расстилая шкуры, Ася наступила ногой на косу и сердито откинула ее за спину.

— Возьмите наш Северный. Кажется, все есть. Тут вам и врач, и учителя, и председатель колхоза, и завклубом, и библиотекарь, и культармейцы. Все они считаются новой интеллигенцией, проводниками культуры.

— Ну да, — подтвердила Ася, поднимаясь с пола.

— А если заглянуть в корень? — Тюриков все еще сидел на корточках на шкурах и снизу вверх смотрел на Асю. Глаза у него стали сухими, ноздри нервно вздрагивали, губы сжались.

Ася ждала, что он скажет дальше, еще не понимая смысла этого разговора. И Тюриков сказал:

— Врач Плотникова крутит с одним летчиком, а у него, по слухам, семья: жена, дети. У Опотче застрелилась жена… Сам Опотче трех слов не свяжет, а руководит колхозом. Учительница Геутваль родила неизвестно от кого ребенка, а сама воспитывает детей. Секретарь сельсовета — форменная дурочка. Хватит примеров?

— Ой вы, наверное, все преувеличиваете! — ни минутки, не задумываясь, ответила Ася. — Все это, наверное, слухи.

— Какие там слухи, — он безнадежно махнул рукой. — Об этом знают и в поселке, и в тундре. А что толку? Вот вам и передовая, здоровая интеллигенция.

— Нет я не верю, — резко качнула головой Ася.

— Вы не верите, другой не верит, — перебил ее Тюриков, — и ни у кого не хватает смелости вывести их на чистую воду.

— А вы возьмите и выведите, если убеждены, что они такие, — горячо сказала Ася — Это же неправильно: сидеть и ждать, пока кто-то что-то сделает. Я, например, только так бы поступила. — И она так тряхнула головой, что тяжелая коса чуть было снова не перескочила со спины на грудь. Ася вовремя водворила ее на место.

Тюриков молчал. Он смотрел на раскрасневшуюся возбужденную Асю и молчал.

— Что же вы не отвечаете? — спросила она.

— Я могу сказать. Вы красивая, Ася. Если бы я был помоложе, влюбился бы.

Она не обиделась, не вспылила, не смутилась. Она по-детски хлопнула серыми глазищами и доверчиво сказала:

— В меня еще никто не влюблялся…

— А вы?

Ася покачала головой. Нет, она тоже не влюблялась. Ни разу. Ни в кого. Есть ребята, которые ей нравятся, но одно дело нравиться, а другое — влюбиться.