Пушкин: «Когда Потемкину в потемках…». По следам «Непричесанной биографии»

Приезд Керн буквально оглушил Пушкина. И дело было даже не в том, что она была хороша собой. Она явилась в Тригорское из другого мира, от которого Пушкин был вот уже год наглухо отлучен, оттуда, где блистали недосягаемые светские красавицы. При этом Керн, оказывается, не боялась скандалов, была способна бросить мужа-генерала, а теперь, похоже, рассталась и с незадачливым украинским поэтом Родзянкой. Иными словами, в глазах Пушкина она обладала качеством, которое он так ценил в дамах полусвета, – она была свободна и доступна.

Изголодавшемуся по светской жизни Пушкину, которому уже начинал приедаться роман с крестьянкой, было от чего прийти в волнение.

Волнение это не осталось незамеченным кокетливой гостьей, что весьма встревожило почтеннейшую Прасковью Александровну Осипову, в доме которой и на глазах у которой всё это и происходило. И хотя она не смогла воспрепятствовать Анне Петровне принять приглашение поэта посетить Михайловское, но уже ни на минуту не оставляла их наедине. Так что даже знаменитая прогулка в Михайловском парке 18 июля по аллее, названной позже «аллеей Керн», проходила втроем.

В тот же вечер Осипова распорядилась заложить экипаж и поутру отправила свою племянницу восвояси, к брошенному, но еще не давшему ей развода мужу. Для верности Прасковья Александровна и сама поехала с ней в Ригу, да еще прихватила с собой дочерей Анну и Евпраксию. Ошеломленный Пушкин едва успел вручить Анне Керн листок с только что сочиненным стихотворением:

Я помню чудное мгновенье… (II, 406)

Последующие три месяца прошли под знаком влюбленности в Керн. Пушкин писал бесконечные письма в Ригу – ей самой, Осиповой, Анне Вульф – но всё равно ей: клялся в любви, умолял приехать. В октябре Анна Петровна действительно приехала в Тригорское. Но с мужем-генералом, на 35 лет ее старше:

Сегодня был я ей представлен.Глядел на мужа с полчаса;[Он важен] красит волосаИ чином от ума избавлен.

(VI, 617)

Эти строки из «альбома Онегина» появились, похоже, не без воспоминания об Ермолае Федоровиче Керне[119]. Да и сама ситуация брака между «важным генералом» (VI, 171) и хорошенькой молодой женщиной, завершающая сюжетную линию «Онегина», подсказана, вероятно, тем же воспоминанием. Пока же отношения Пушкина с Анной Керн застопорились и получили развитие лишь несколько лет спустя, в других обстоятельствах, о чем Керн подробно и даже с некоторыми преувеличениями рассказала в своих «Воспоминаниях».

Эпизод с Анной Керн неожиданным образом повлиял на отношения Пушкина с Анной Вульф. Пробудившись наконец от полулетаргического состояния, когда «он уж не влюблялся, а волочился как-нибудь», Пушкин быстро обрел свою былую страстность. Внезапно рухнувшая надежда на роман с Керн заставила его перенести свой нерастраченный любовный пыл на Анну Вульф. Вероятно, определяющую роль сыграло то, что на Анне Николаевне лежал теперь отблеск обаяния Керн. Они были близкими подругами, поверяли друг другу сердечные тайны и только что провели вместе два месяца в Риге. Да, собственно, кроме Анны Николаевны, вокруг просто никого больше не было. Алина, которой скоро девятнадцать и на которую он время от времени не без интереса поглядывал, была всецело увлечена своим сводным братом Алексеем, и их отношения зашли довольно далеко. Само это обстоятельство подстегивало Пушкина. Получалось, что пока он «жил анахоретом» (VI, 88), его друг проявил завидную напористость и увел у него из-под носа премилую девушку. Пушкину оставалось лишь вдогонку признаваться ей в возвышенно-романтической любви:

Я вас люблю – хоть я бешусь,Хоть это труд и стыд напрасный,И в этой глупости несчастнойУ ваших ног я признаюсь!Мне не к лицу и не по летам…Пора, пора мне быть умней!

…

Сказать ли вам мое несчастье,Мою ревнивую печаль,Когда гулять, порой в ненастье,Вы собираетеся вдаль?И ваши слезы в одиночку,И речи в уголку вдвоем,

И путешествия в Опочку,И фортепьяно вечерком?..

(III, 28–29)

К тому же – и это тоже как-то меняло дело – выходило, что патриархальные сельские нравы не столь уж строги, и даже серьезный роман с тригорской барышней не обязательно влечет за собой брачные узы…

Так или иначе, но зимой 1825/26 г. Пушкин смотрел на Анну Николаевну уже совсем другими глазами и с присущим ему «бесстыдным бешенством желаний» начал активно ее домогаться.

Но не тут-то было!