Читаем Пушкин: «Когда Потемкину в потемках…» полностью

Пушкин: «Когда Потемкину в потемках…»

Как видим, в переводе Батюшкова противопоставление «красавиц» идет по возрастному принципу: «незрелая краса» противопоставлена опытности «осеннего» возраста. Пушкин же дает противопоставление совсем другого характера: мятежность, страстность противопоставлены у него смирению и сдержанности в любовных отношениях. Из содержания стихотворения совершенно ясно, что Пушкин воспевает не «мятежных» и страстных в любви «вакханок» и обращается отнюдь не к ним, а к совершенно иной женщине – «смиреннице», чье любовное поведение видится ему гораздо более привлекательным. Но таких женщин в любовном опыте Пушкина было в то время не так уж много, может быть, вообще одна. Это прототип онегинской Татьяны, старшая дочь П. А. Осиповой – Анна Вульф. Их роман начался еще в период Михайловской ссылки Пушкина. Возникшая между ними в феврале 1826 г. связь доставила Анне немало нравственных мучений:

«…Не знаю, проклинать ли мне или благодарить Провидение за то, что оно послало вас [на моем пути]…» (XIII, 552), – пишет она ему вскоре после того, как Пушкин добился близости с ней. И в другом письме:

«Ах, Пушкин, вы не заслуживаете любви, и я вижу, что была бы более счастлива, если бы уехала раньше из Тригорского и если бы последние дни, которые я провела с вами, могли изгладиться из моей памяти» (XIII, 554).

Анна сохранила свое чувство к Пушкину на долгие годы. После освобождения поэта из ссылки их встречи были редкими, но чрезвычайно яркими. Особенно это относится к приезду Пушкина в октябре 1829 г. в Малинники, где он застал Анну одну (ее сестры были в Старице, а Осипова – в Тригорском). Они провели вместе почти три недели. Ранняя морозная зима добавила романтизма их отношениям, создав настроение, столь гениально переданное в написанных им тогда двух стихотворениях, которые разделяет одна ночь:

…И дева в сумерки выходит на крыльцо:Открыты шея, грудь, и вьюга ей в лицо!Но бури севера не вредны русской розе.Как жарко поцелуй пылает на морозе!Как дева русская свежа в пыли снегов!

(III, 182)

(«Зима. Что делать нам в деревне?..». 2 ноября)

…Пора, красавица, проснись:Открой сомкнуты негой взоры,

Навстречу северной АврорыЗвездою севера явись!

(III, 183)

(«Зимнее утро», 3 ноября)

Вероятно, вслед за этими лирическими шедеврами в том же ноябре 1829 г., или несколько позже, и было написано проникнутое тем же светлым настроением стихотворение «Нет, я не дорожу…»[136]

* * *

Переадресовка лирических посланий от одного лица другому не была редкостью в те годы. Известны случаи, когда переадресовывал свои стихотворения и Пушкин, изменяя при этом их дату [137]. Так, стихотворение 1820 г. «Зачем безвременную скуку», посвященное Екатерине Раевской, в 1826 г. Пушкин посылает Софье Федоровне Пушкиной, которую он хотел в то время видеть своей невестой, и соответственно меняет дату. Сохранился автограф стихотворения, переданный Пушкиным Софье Федоровне через ее родственника В. П. Зубкова, где рукой Пушкина поставлена дата «1 ноября 1826. Москва». Любопытно, что в сборнике стихотворений, вышедшем в 1829 г., когда надежды на брак с С. Ф. Пушкиной уже не было, Пушкин поместил стихотворение под 1821 годом. То же – со стихотворением «Иностранке» («На языке тебе невнятном»). Посвященное первоначально гречанке Калипсо Полихрони, спустя три года оно было переадресовано Амалии Ризнич и вручено ей Пушкиным перед ее отъездом из России.

Такова же судьба стихотворения «Нет, я не дорожу…», посвященного первоначально Анне Вульф. В январе 1830 г. Пушкин по каким-то причинам счел уместным передать его Елизавете Михайловне Хитрово.

Дальнейшая судьба Пушкина – его женитьба на Наталье Николаевне Гончаровой сделала это стихотворение своего рода пророческим. Уж слишком соответствовало его содержание его отношению к Наталье Николаевне и его умонастроению в первые годы после женитьбы. Это в какой-то мере понимали близкие Пушкину люди. Недаром на некоторых копиях появились заголовки «К жене», «Жене» или дата «1831» (год их свадьбы). Судя по лирике Пушкина начала 1830-х гг. и его письмам к Наталье Николаевне, это ощущал и сам поэт. Едва ли он показал стихотворение «Нет, я не дорожу…» своей молодой жене – это было бы бестактно. Но в своем сознании, в своей душе он явно переадресовал это стихотворение ей.