Читаем Пушкинский дом полностью

А первые появились еще до смерти – ласточки. Что-то стало появляться – вот в чем приговор. Кто-то сообщил мне историческую примету, что Россия стерпит все от своего правителя до поры, пока он не посягнет на две вещи: русский язык и евреев («Марксизм и вопросы языкознания» и «дело врачей»). В некоторых случаях примета подходит… Но, по-моему, и БФ-2 – признак.


…коричневое право принадлежать самим себе…

Автору трудно вразумительно объяснить эту окраску. Во всяком случае, на нацизм он не намекает. Но и нельзя сказать, что это только цвет кала.


«И на тебе эту еврейскую пепельницу»…

Любопытная сторона антисемитизма, перерастающего в манию преследования: перестают узнавать русских! И в лицо, и по фамилии. Надо быть белобрысым, курносым, корявым и хамом с непременной фамилией на «ов» и несомненным отчеством, чтобы в тебе не усомнились. Забыли, что у русских длинный нос, – гоняются за вырождением как национальной чертой. И Григорович ни при каких обстоятельствах не еврей.


Видит ли своим вставным глазом зам?

Автор проживал некоторое время в общежитии Литинститута (см. коммент. к с. 357). Так вот директором этого общежития (комендантом) был бывший комендант Бутырской тюрьмы, прозванный Циклопом за одноглазость. Теперь он зам. директора того же института (по АХЧ). Это не означает, что автор писал с натуры, – обычное совпадение, подтверждающее правило.


Нет, нет, Готтих мне ничего не говорил… Какой Готтих?

Если Готтих и впрямь стукач, то стучал бы он, скорее всего, именно этому заму.


…па-де-де, пластически выражающее тоску по Параше…

Это не пресловутая чечетка нетерпения (Параша – с большой буквы). Параша (Прасковья, по-видимому) – героиня все той же поэмы «Медный всадник». На нее написан балет Р.М. Глиэром, того же рода, что и клей БФ-2 (см. коммент. к с. 363). Полагаю, что в нем должно быть па-де-де.


Эпиграф из «Бесов» Ф.М. Достоевского.

Учитывая все растущую тенденцию отмечать любые юбилеи и даты, автор подумывал посвятить свой роман столетию выхода «Бесов». Не только скромность остановила его, но и то, что у него неокончательное, двойственное отношение к великому роману. Ставить свой роман в хвост «Бесам», как бы подхватывая традицию и продолжая линию, было бы не только опасно по сравнению, но и не точно (последнее – важнее). Дело в том, что в некоторых вопросах все-таки остается неясно, что впереди чего: явление или отражение его, закон или его формулировка, поступок или мысль, дело или слово. Да, Достоевский с исключительной силой гения «просветил» насквозь, как рентген, явление, еле зачавшееся, еще ничтожное. Но ничтожное – и есть ничтожное. Не просветил ли он его и во втором смысле? Не сформулировал ли зло, настолько недееспособное, что никогда не смогло осознать себя? Было ничто, а стало явление! Описанное гением! Это ли не лестно?! Значит, мы есть, раз про нас пишут! И кто пишет! и как!.. Факт тот, что бесы вошли в силу, когда оказались, после романа. Естествен (и принят) такой взгляд, что гений прозревает будущее, и бесы развернулись бы и без романа, а Достоевский предостерег. Но никто еще не внимал художественным предостережениям. Литература вообще не для «пользования». Она не лекарство и не все остальное, что не литература. Пользоваться ею умеют только сами бесы. Им все в лыко, все в строку. Несозидательные силы всегда разрушительны, даже если пассивны. Каким образом может быть активным то, что не способно ничего создать? Только обратив на себя чужую созидательную энергию, хотя бы в виде внимания. Что может привлечь большее внимание, чем великий роман?.. У бесов – ни гордости, ни уважения, ни паче… Они есть только в сознании других, иначе их нет. Не считать, что они есть, – это подвергнуть их самоаннигиляции. Не вдохнул ли в них Федор Михайлович?.. Не вдыхаем ли мы теперь?

Так что автор передумал посвящать роман. Он о другом. Он – о плодах отношения, а не о силах. Копаться в силах – это вызывать их к действию. Куда!.. Автор не посвятил, а принял обязательство закончить роман к знаменательной дате – к столетию со дня рождения бесов.


…мы прилагаем лемму.

Ахиллес и черепаха… Мне казалось, я тут же эту лемму найду, когда меня спросят… Оказалось, нет. Я пока не нашел такой леммы. Зато я нашел, что такое лемма: доказываемая истина, имеющая значение только для другой, более значительной истины – теоремы.


Общество охраны литературных героев от их авторов.

Вряд ли такое общество было бы намного менее дееспособно, чем прочие общества охраны (природы, памятников). Литературный герой – тоже явление природы и памятник. Во всяком случае, возможности симпозиумов и конгрессов имеются, а что еще может поделать общество охраны, как не развлечься на благородном и почтенном основании?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее