Пушкинский Лицей

Над ними тень надгробной ели!

Герой, победой вознесенный,

Чье имя, как небесный гром,

И бог земной, и раб презренный,

Все лягут в молчаливый дом.

Исчезнет блеск, как свет зарницы,

И гордые падут гробницы.

Взирай на сей, прохожий, камень!

Под ним мой мирный тленный прах,

Взирай, и твой потухнет пламень;

Тебе ко мне единый шаг;

Вот гроб, изрытый под ногою,

Он ждет сомкнуться над тобою.

Конец могущества и славы,

Последний пышности предел!

Что здесь венец, что меч кровавый,

И что здесь отклик громких дел?

Хвала не тронет спящих слуха,

И гимн до их не дойдет уха.

Дитя забудется игрою,

Примчится вслед за мотыльком,

И с камня слабою рукою

Гордящийся столкнет шелом,

Покатит, взглянет и оставит

И резко вдаль шаги направит.

О, вы, хваляшиесь познаньем,

Умом, искусством, остротой!

Не увлекайтеся мечтаньем,

Не ослепляйтесь суетой!

Я мыслил, рассуждал, трудился;

Но ах, сырою мглой покрылся!

О Пилигрим! здесь край отчизны:

Учись, учися умирать!

Блажен, кто путь свершая жизни,

Не престает на смерть взирать!

Он тленье сотрясет могилы,

Как юный феникс златокрылый.

(Амфион, 1815г.).

Песнь Лапландца1

Возвратись скорее, Зами!

Где влюбленные красы?

Хладно Севера дыханье,

Грозно моря колебанье,

Лед сковал мои власы.

Кюхельбекер.

1 На это стихотворение кем-то из лицеистов сочинено двустишие:

"Пегас, навьюченный лапландскими стихами, Натужился - и выскочила "Зами"".

(см. Записка М. А. Корфа у Грота "Пушкин", стр. 245).

206

207

Ты напрасно убегаешь

Я любовью окрылен!

Быстрый ток шумит с утеса,

Воет волк во мраке леса,

Путь мятелью занесен.

Не страшусь - мой лук натянут,

Чуток верный мой олень,

Волны разделю рукою:

Зами образ предо мною

Я любовью оживлен.

С высоты угрюмой сосны

На долину брошу взор:

Не узрю ль тебя в долине?

Пронесуся по пустыне,

Протеку вершины гор.

Хладно Севера дыханье,

Грозно моря колебанье,

Лед сковал мои власы.

(Там же).

Кюхельбекер

К больному Горчакову1

Здравия полный фиал Игея скрыла в тумане;

Резвый Эрот и Хариты с тоскою бегут от тебя:

Бледная тихо Болезнь на ложе твое наклонилась,

Стон сменяется стоном, моленьем друзей тишина.

Тщетно ты слабую длань к богине младой простираешь,

Тщетно: не внемлет Игея, и утешительный взор

Отвратила с уныньем. И скорбь над тобой изливает

С колкой улыбкою злобы, болезни и скуки сосуд.

Хрупкий лист стряхну с березы,

И тростник ногой стопчу:

Он не скроет милой Зами

И за бурными морями,

Всюду Зами я сыщу.

Ночь приблизилась с зимою,

Уж под снегом спит медведь;

Вкруг огней все улеглися,

И рассказы началися,

И плетут дружнее сеть.

Возвратись и ты, о Зами!

Где влюбленные красы?

208

I

I I

Юноша! что не сзовешь веселий и острого Мома.

С ними Эрот и Хариты к тебе возвратятся толпой;

Лирой, звенящею радость, отгонят болезни и скуку.

И опрокинут со смехом целебный фиал на тебя.

Дружба даст помощи руку, Вакх оживит твои силы;

Сердце свое возвратит и невинность девица-краса,

С трепетом тайным к тебе прижимался нежною грудью...

И поцелуй увенчает блаженное время любви.

(Росс. Музеум, 1815).

К Батюшкову - Пушкина,

Дельвиг

1

Было напечатано впервые в "Российском Музеуме" за 1815 г., ч. II, стр. 25.

209

Роза

Роза на брегу потока

С юною цвела весной,

И глядясь в прозрачность тока,

Восхищалась так собой.

"Всех прелестнее красою

Я царица сих лугов:

Кто теперь моей судьбою

Не польстится из цветов.

"Каждым днем, едва денница

Свод небесный озлатит,

Резвых мотыльков станица

На поклон ко мне летит.

"Я пчеле вокруг жужжащей

Соты сладкие даю,

И средь рощицы шумящей

Ароматы в воздух лью.

"Мной гордится вся округа

Мною пестрый луг цветет,

Я Зефирова подруга

Мне подобной в мире нет!

О блаженство! если взоры

Мне ручей не обольстил,

На груди бессмертной флоры

Умереть мне рок судил".

И умолкла. Вдруг повеял

Перелетный ветерок,

Он листы ее рассеял

И унес с собой в поток.

И умчали волны в море

Прелесть гордого цветка,

И увы! не стало вскоре

Ни пчелы, ни мотылька!

Лишь ручей в своем кристале

Непрестанно кажет ей

Настоящие печали

И красу прошедших дней.

Но явим открыто лица:

210

Что есть время? - ручеек!

Роза? - гордая девица,

А любовник? - мотылек?

Илличевский (Кабинет Аспазии, 1815).

Зима

Бродят взоры мои по немой, унылой пустыне;

Смерть в увядшей душе; все мертво в безмолвной природе;

На вековой сосне завыванию бури внимает

Пасмурный вран.

Сердце заныло во мне; я средь дум унылых забылся:

"Спит на горах человек и грезы тяжелые видит!"

Я прошептал: ...и только скорбь иногда прилетает

Душу будить.

"Шумная радость мертва; бытие в единой печали,

В горькой любви и в плаче живом и в раздавленном сердце!"

Я задрожал: качают седыми вершинами ели,

Ветер свистит!

Всюду и холод и блеск. Обнаженны древа и покрыты

Льдяной корой.

Иду - не хрустит у меня под ногою

Светлый, безжизненный снег: бежит по сугробам тропинка

В белую даль.

Кюхельбекер. (Нев. Зритель, 1820; пис. в 1816).

Кофе

Пусть другие громогласно

Славят радости вина:

Не вину хвала нужна!

211

Бахус! не хочу напрасно

Над твоей потеть хвалой:

О, ты славен сам собой.

И тебе в ней пользы мало

Дар прямой самих богов,

Кофе, нектар мудрецов!

Но сколь многих воспевало

Братство лириков лихих,

Даже не спросясь у них.

Жар, восторг и вдохновенье

Грудь заполнили мою;

Кофе - я тебе пою.

Вдаль мое промчится пенье,

И узнает целый свет,

Как тебя любил поэт.