Пусть льет

В субботу Хадижа сказала Юнис Гуд, что на весь следующий день она уйдет с другом. После некоторого количества расспросов Юнис вытянула из нее признание, что это американский господин и что они идут на пикник. Ей показалось, что высказывать какие-то возражения не стоит. Перво-наперво Хадижа уже ясно дала понять, что никак не считает свое пребывание в отеле «Метрополь» постоянной договоренностью и она будет уходить всякий раз, как пожелает. (А надеялась она, что со временем ей дадут собственную квартиру на бульваре.) И потом, Юнис сознавала, что в подобной ситуации она и сама неспособна предложить тихое разбирательство: она тут же низринется в неистовую сцену. Со своим иногда болезненно обостренным ощущением объективности она знала, что в любой подобной сцене проиграет: превыше прочего она сознавала, что сама — фигура комическая. Она знала, какие ее свойства работают против нее, а таких было несколько. Ее голос, хотя приятный и легко модулируемый, если применялся в низкой динамике, становился высоким визгом, как только от него требовалось чуть больше, нежели мягкая экспрессивность. Корпус ее бугрился скорее в той же манере, что у дородного пожилого господина, руки и ноги были гигантскими, а ее гиперчувствительная кожа всегда была раздражена и слегка багрова, поэтому лицо у нее часто выглядело так, будто она только что взобралась на вершину горы. Она твердила себе, что не прочь быть комическим персонажем; она принимала этот факт и пользовалась им, чтобы оградить себя от чересчур близкого, вечно угрожающего мира. Одеваясь так, чтобы подчеркивать недостатки своего тела, куда ни ходила, она была скорее вещью, а не личностью; она была полна решимости вовсю наслаждаться преимуществами этого исключения.

С самого начала на улицах Танжера она составляла предмет интереса; теперь, регулярно появляясь на людях с Хадижей, которую знало огромное количество местных обитателей низшего класса, а остальные с ней быстро познакомились, она стала в Соко-Чико поистине легендарной фигурой. Марокканцы в кафе были в восторге: то была новая разновидность человеческого поведения.

За эти четыре дня Хадижа вынудила ее вести гораздо более активную жизнь, нежели ей было потребно, таскала ее по всем барам и ночным клубам, которые девушке всегда хотелось посмотреть. Юнис встретила в этих местах нескольких знакомых. Им она представляла Хадижу как мисс Кумари из Никосии. Она считала маловероятным, что они наткнутся на того, кто говорит на современном греческом, а если б и наткнулись, она собиралась объяснить, что кипрский диалект — совершенно другой язык.

Невзирая на внешнее хладнокровие, Юнис была очень встревожена, когда Хадижа объявила о своей предполагаемой вылазке. Она откинулась на подушки, как обычно, глядя на гавань, очень твердо говоря себе, что следует предпринять действия. Против Хадижи их быть не может, значит — против американца. (Поскольку она терпеть не могла путешествовать, а мадам Папаконстанте пока не подала ни единого знака, что попытается вернуть Хадижу себе, она отказалась от мысли умыкнуть девушку в Европу.) Отталкиваясь от этого, ясно было, что следует знать, с чем сражаешься. Она думала задержаться на мысли, что у того человека нет средств, но затем решила, что в этом не будет никаких доводов, которые могли бы возыметь действие на Хадижу, и ей лучше помалкивать. А поди знай, может, у него есть средства, хотя она еще поразмыслила над подслушанным разговором в баре «Люцифер» и решила, что нежелание мужчины расставаться с деньгами не коренилось в его порочности. И ему все же пришлось занять лишнюю сумму у своего друга. Разумно было думать, что он не слишком состоятелен. Она надеялась, что это так; факт этот — сильно ей на руку. Чужая бедность обычно так и срабатывала.

— Я знаю твоего друга, — как бы между прочим сказала она.

— Ты знай? — Хадижа удивилась.

— О да. Я с ним встречалась.

— Где? — недоверчиво спросила Хадижа.

— О, в разных местах. У «Тейлора» на Маршане, разок в клубе «Сфинкс» и, мне кажется, в доме Эстрад на горе. Он очень мил.

Хадижа отреагировала уклончиво:

— О’кей.

— Если хочешь, можешь пригласить его сюда, когда вы закончите пикник.

— Он не люби сюда прихди.

— Ох, я не знаю, — задумчиво сказала Юнис. — Может и запросто понравиться. Могу себе представить, выпить бы ему хотелось. Американцы все таковы, знаешь. Я подумала, тебе стоило бы его пригласить, вот и все.