Пусть не сошлось с ответом!.. Присутствие духа

- Как же, ну, как же, а?.. - Произнося эти слова, Екатерина Матвеевна ни о чем не спрашивала Евгения Осиповича; скорее, она, сетуя, спрашивала у самой себя, как это так нескладно вышло, что она коснулась того, чего нельзя было касаться, и хоть ненароком, но причинила человеку боль.

Однако Гнедин решил, вероятно, что она спрашивает, почему не смогли обойтись без его приезда. Он объяснил:

- Я как будто сказал уже, что после смерти матери девочка осталась с бабушкой?.. Вопрос о моем приезде не встал бы, если бы не крайний случай. Сейчас бабушке предстоит тяжелая операция, такая, знаете… с неизвестным исходом. Ей нужно ехать в Минск.

И Гнедин поднялся, точно это ему предстояло ехать и было уже пора.

- Мы вас, конечно, никуда не отпустим, - сказала Екатерина Матвеевна, тоже встав. - Не захотели чаю - будем вас теперь обедом кормить… Я ненадолго - до плиты и обратно. - Она обернулась, выходя, быстро, привычно завязывая фартук. - У меня уж все состряпано. За обедом и порешим, как вас устроить лучше… Воля, покажешь Евгению Осиповичу, где умыться.

Мать ушла, а Воля остался один на один с Гнединым.

- Вот, значит, так, брат, - сказал Евгений Осипович и прошелся по комнате. - Тебе сколько же лет, а?

И Воля, ни разу не вспомнивший за последние полтора часа о том, о чем не забывал уже три недели, ответил:

- Четырнадцать. Хотя нет - пятнадцать. Мне сегодня исполнилось, - спохватился он.

- Поздравляю, - сказал Гнедин. - Довольно много, довольно много… Но ты еще живешь, по-моему, вчерашним днем?

- Почему? - не понял Воля.

- Отвечаешь - четырнадцать, а это было вчера, - пояснил Гнедин так, будто «вчера» значило «давно» и Волина оговорка казалась ему удивительной.

Воля озадаченно помолчал, а Гнедин вдруг улыбнулся ему: вероятно, он шутил.

- У нас тут рукомойник в коридоре, а во дворе кран есть, - сказал Воля. - Так что куда хотите…

- К крану, к крану, - отвечал Евгений Осипович.

Воля пошел показать ему дорогу и подержать полотенце. На ярком солнечном свету лицо Гнедина выглядело очень усталым. Нагнувшись, он подставлял под журчащую струю воды шею, лицо, руки, а Воля, держа его немного измятый пиджак, думал о нем - настойчиво, с усилием: что-то не укладывалось у него в голове…

Почему легендарный комдив - в штатском? Почему не в гимнастерке с петлицами и орденами? Что значит этот темный пиджак, на котором болтается некрепко пришитая пуговица?..

Когда умывшийся и посвежевший Гнедин вернулся, сопровождаемый Волей, в комнату, стол был уже накрыт. На нем стояли крупные спелые помидоры, огурцы свежие, большие и отдельно малосольные - маленькие, крепенькие (они плавали в миске с рассолом, остро пахнувшим укропом, смородиновым листом и чесноком), холодец на блюде. А в самом центре стола высился толстого стекла графинчик, наполненный прозрачной жидкостью до середины длинного горлышка. На дне графинчика желтели, чуть шевелясь, квадратики лимонной корки.

- Это что же - в мою честь парад такой? - спросил Гнедин, и при слове «парад» Воле захотелось узнать у него, бывал ли он на параде на Красной площади, видел ли там вблизи Ворошилова и Буденного. Но он не спросил - получилось бы как-то не к месту, ни с того ни с сего.

- В вашу и в его вот, - ответила Екатерина Матвеевна, кивая на Волю. - Ему сегодня пятнадцать…

- Значит, в его, - сказал Евгений Осипович и до краев налил водку в три граненых стаканчика. - Ну…

Он немного помедлил, и Екатерина Матвеевна успела шепнуть Воле:

- Ты только чуть-чуть отпей, слышишь?.. Самую малость пригубь…

Воля досадливо повел плечами. «Все-таки мне, кажется, пятнадцать, а не четыре», - означало это движение.

- Он, Евгений Осипович, никогда спиртного не пробовал, - сказала Екатерина Матвеевна, ища поддержки у Гнедина. - Мне Валентин Андреич рассказывал, как в первый раз стаканчик пропустил, чего потом натворил, а назавтра и не помнил ничего, все забыл… - Она покосилась на стаканчик, который Воля крепко держал в руке, готовясь чокнуться.

- Что ж… - Гнедин встал и, глядя на рослого Волю с той мягкостью, с какой сильные люди глядят на детей, почти пугаясь их хрупкости, произнес: - Расти большой!

В тот же миг Воля залпом выпил стопку водки, - совершенно так, как опрокидывают в жаркий день стакан газировки. Екатерина Матвеевна буквально вскрикнула:

- Хоть закуси!

Он торопливо закусил - не закусил даже, а скорее, загасил проглоченное пламя - и стал ждать, когда теперь появится желание буянить и куролесить, с которым тотчас нужно будет решительно совладать. Он не сомневался, что сумеет совладать, нужно только, казалось ему, каждое мгновение быть наготове.

Однако миг, который он подстерегал, к счастью, не наступал. Шло время, неторопливый, с беседой, обед подходил к концу, а Воля все еще не чувствовал ни желания буйствовать, ни даже охоты орать песни. Может быть, он и не прочь был спеть что-нибудь, но, впрочем, вполне мог и не петь…

Ему стало жаль, что, настороженно за собою следя, он не участвовал в разговоре матери с Гнединым. «О чем же у них тут речь?» - подумалось ему так, будто, ненадолго отлучившись, он снова вернулся к столу.