Пустынь

Бледная рука снова выплыла из темноты и придвинула канделябр ближе к рукописи. Теперь юноша мог лучше рассмотреть Бердинского на которого упал нежный свет свечи: перед юным писателем, пустив в огромное багровое кожаное кресло свои толстые корни, выточенная ветрами времени, иссыхала когда-то великая фацройя вековой критики. Ветви её тяжело свисали на длинном сухом стволе и, когда она пыталась открыть папку, казалось, что они могут разломиться пополам в любой момент. Молодой человек поднял взгляд выше и увидел острые черты лица критика, напоминавшие каналы многовековых рек, которые давно покинула питательная влага, оставив лишь серую мель.

Бердинский выиграл дуэль с неподатливым титульным листом и, колко взглянув тусклыми глазами в сторону юноши, перевернул желтый лист.

– Мне нужно время. Сидите здесь. Никита Сергеевич, мой слуга, принесёт вам лаймовый ликёр.

После этих слов, Бердинский поправил плед на своих ногах и приступил к ознакомлению с произведением.

III

Ожидание окончательного вердикта растянулось на несколько мучительных часов. Юноша старался совершать меньше движений, словно они могли разрушить безмолвные столпы критики в душном кабинете.

Графин, наполненный лаймовым ликером, так и простоял опустошенный лишь на половину стакана: юноша не смог по достоинству оценить прелесть напитка схожего по вкусу с перемешенными в воде кислыми драже.

Громкий вздох старика сотряс пыль, нежно окутавшую тишину.

Юноша заискивающе всматривался в полутемное лицо Бердинского.

– Бездарная писанина! – Вердикт критика острым лезвием вонзился в сердце молодого человека.

– Почему? – Еле слышно прошептал он, вцепившись руками в быльца гнилого кресла.

Бердинский поправил своё пенсне, которое сползло на самый кончик носа.

– Молодой человек, читая ваше «произведение», я вижу, что вы очень начитан и обладаете хорошим литературным лексиконом. Но я не увидел в вашей писанине какой-то смысл, идею или же стержень, который должен быть одет в художественную шаль. То, с чем я ознакомился, не имеет ни одного из тех основ, которые я желаю видеть в таких работах. Бред бредом. Учитывая стиль письма, вы могли бы, со временем, немного приблизиться к Чехову, но то, на что я потратил своё драгоценное время, достаточно посредственно. На уровне юного гимназиста сельской семинарии.

Плотная пелена разочарования застелила взор юноши. То, на что он потратил 3 года усердной и подвергшейся тысячи правок работе, было растоптано меньше чем за минуту.

Неужели, все его знакомые гимназисты и преподаватели, которые читали эту работу, врали ему? Неужели он действительно настолько посредственен, как утверждает Бердинский?

– В этой повести есть смысл, – пытался спасти своё творение молодой писатель. – Да, возможно…возможно он достаточно прост и поверхностен, но всё же… стоит обратить внимание на символизм.

Бердинский наполнил свой стакан лаймовым ликером до самых краев и сделал внушительный глоток, разом опустошив половину.

– Не указывайте, на что мне обращать внимание, – холодно произнёс критик. – Смысл должен быть весомым: например, важный жизненный урок, который вы пережили, и, который могли бы наглядно показать в данной работе. При всём, если пишете это, значит, по вашему мнению, данный урок может помочь другим людям.

Юноша по-прежнему впитывал каждое слово Бердинского, но теперь, когда старик даже не пожелал выслушать молодого писателя и не попытался понять какая идея заложена между строк рукописи, когда-то непоколебимый авторитет великого критика, словно падающий памятник, потянулся к земле, чтобы, в конце концов, разлететься на мелкие кусочки.

– Не стоит относиться к каждому произведению так категорично. Даже у великих литераторов были произведения без весомого смысла, – Молодой писатель, скинув с себя тревожные оковы, начал ёрзать в скрипучем кресле. – Люди читают не только, чтобы что-то почерпнуть. Они могут это делать для простого удовольствия: из-за хорошей истории, из-за хорошего стиля письма, иронии и многого другого. Читая сильно нагруженные смыслом произведения изо дня в день, наш «управляющий», который находится здесь, – он несколько раз постучал по своему темечку. – Может выгореть. Мы не паровоз, в который засыпаешь уголь, и можешь ехать дальше. И такая литература нужна.

Критик невозмутимо вылил остатки ликера из графина в стакан и поднял надменный старческий взор на юношу.

– Ваш указательный тон меня не устраивает. Покиньте мое поместье.

Молодой писатель продолжал смотреть на Бердинского, наблюдая как сущность критика, питаемая лучами осуждения и превосходства над человеком, цвела словно бутон бегонии.

Юноша оперся руками на быльца кресла и начал подниматься. Под его весом, как зубочистка, которую гнут ради забавы, лопнули две ножки седалища. Ноги молодого писателя сплелись в причудливом танце, но он сумел устоять на ногах.

– Прошу прощения, – виновато произнёс он.

Бердинский, на первый взгляд, полный спокойствия, медленно поставил пустой стакан.

– Уходите, – сдавленно прошептал он.

Юноша взял свою рукопись и направился к двери.