Путь

Три простейших эмоции: ярость, страх и удовольствие человек ощущает почти точно так же, как и другие млекопитающие. При виде врага, желающего нашей смерти, миндалина мгновенно связывается с памятью гиппокампа и затем на полную катушку использует возможности гипоталамуса — важнейшего центра управления организмом, ведающего вопросами температуры тела, давления, сердцебиения и прочими функциями вегетативной системы. Однако гипоталамус важен ещё и потому, что он управляет гипофизом — крошечной железой, выделяющей гормоны со скоростью, в сотни раз превышающей движение ресниц при моргании. Гипофиз, в свою очередь, моментально вбрасывает в кровь гормональный коктейль из кортикотропина, на который мгновенно реагирует ещё одна железа — надпочечники, а вырабатываемый ею адреналин повышает давление, увеличивает количество глюкозы в крови и ускоряет метаболизм. И вот уже млекопитающее готово драться не на жизнь, а насмерть, или спасать свою шкуру бегством. Это и есть та самая реакция «бей или беги», когда решения принимаются в зависимости от того, какого гормона в крови больше: если адреналина, то мы, скорей всего, испугаемся и побежим, а при большем количестве норадреналина — ринемся в драку.

Таким образом надпочечники действуют не сами по себе — они реагируют на команды гипофиза, который, в свою очередь, подчиняется гипоталамусу, ответственному за исполнение приказов миндалины. То есть эмоции не только напрямую влияют на физическое состояние человека в каждый текущий момент, но вместе с этим преображают и принятые решения, тем самым создавая совершенно иной путь.

И человек, и зверь избегают смерти — это инстинкт самосохранения. Однако только люди, загнанные в угол, находясь в ситуации, когда реакция «бей или беги» не имеет смысла, утихомириваются, и тогда, по принципу обратной связи эмоционально-гормональная система тоже успокаивается. Животное в этом случае может замереть и впасть в ступор, а вот человек, освобождаясь от аффекта, начинает судорожно размышлять, принимая в эти секунды самое главное решение. Хотелось бы… хотелось бы сказать, какое оно — это самое главное решение, но ведь у всех всё по-разному: кто-то обречённо смиряется, кто-то борется до конца, кто-то навсегда меняется, кто-то укрепляется в своих мыслях.

Берет оказался в капкане, хуже — он очутился в гробу без единого шанса на восстание из мёртвых. Валера потел на жутком холоде, понимая, что жизнь его закончится прямо тут и прямо сейчас, но не мог в это поверить. Как так? Как с ним? Как могло такое произойти? Он же выжил там, где другие умирали через день, он умел убивать изо всех известных предметов: от карандаша до снайперской винтовки. Он прошёл через столько поворотов, море крови и девятнадцать зарубок только на ноже, чтобы умереть сейчас? Вот прямо сейчас? Вот так вот? И всё? Он же, как сухостой! Или уже нет? И тогда Валера испугался, да так страшно, что он сначала онемел, а потом еле прохрипел мёртвым голосом:

— Что в твоём понимании по-плохому, хозяин?

— Закопать тебя живьём, естественно.

— Тогда… что тогда по-хорошему?

— Перерезать тебе глотку.

Валера зажмурился.

И вытаращил глаза.

— Но ты же мне обещал!

— За мной должок — я говорил.

— Так отпусти меня за этот долг, а?

— За это я просто поступлю по-хорошему.

Услышав такие слова, Берет взвыл и ударился затылком о покрытую бархатом гладь гроба, и ещё, и ещё, и стряс бы себе, наверное, голову, если бы Аттал не остановил приступ его слабости хлёстким ударом по губам. Валера распахнул глаза, увидев перед собой лицо хозяина с немного перекошенным, онемевшим уголком рта и пустыми от лютого безумия глазами. Аттал поближе наклонился и зашипел.

— Я знал, что ты жаришь Алису, но прощал, потому что ты был полезен.

Валера закатил глаза, содрогаясь от конвульсий, бивших изнутри.

— Я знал, что ты жаришь Алису, когда она жила с Коляном.

Валера не смог поднять свои веки. В груди трепетало.

— Я знал, что ты вовсю пробитый извращенец.

Валера почувствовал, что нервы сдают.

— Но ты был полезный потаскун.

У Валеры закипела кровь.

— А ныне ты — мертвяк.

Тут Берет замер.

И решил.

*

Приняв решение, ему внезапно стало спокойно. Поняв, что пути назад уже нет, Валера сделал главное — признал это. Тогда в один момент что-то изменилось, и Берет пришёл в себя. Его мысли перестали метаться сквозь переднюю поясную кору, как безутешный призрак Павла Первого через стены давно ушедшего под воду Михайловского замка. В этот момент он захотел закончить свою жизнь, но сделать это так, чтобы отжарить всё это грёбанное семейство в целом, и эту поганую сучку в частности! Раз уж не получилось оприходовать её ещё разок по-настоящему, раз ей не хочется чувствовать его внутри себя, раз она считает его мудаком, то пусть поплатится за всё сразу, пусть ощутит, как его возмездие грубо входит сзади, разрывая её нежную судьбу в кровь, оставляя на ней багровые следы и жгучие ссадины.

В этот момент он поменял свой путь. А вместе с ним пути многих других людей. Берет устало поднял глаза и искусственно испуганным голосом снова торопливо принялся уговаривать бывшего хозяина: