Путь Акогаре. Том 3 (СИ)

– В детстве я радовался когда ел хурму, наверное из-за того, что ел я её крайне редко. Верно говорят: “Хорошего – понемногу”, – задумался, и добавил: – А то оно перестаёт быть хорошим.

– Идиотские у тебя мысли, Дзин. Стареешь.

– Если постоянно радоваться – надоест, – старик меня игнорирует, – Страдание привычнее человеческой душе, оно, как ни крути, главная причина и стимул к развитию: не хочется ведь продолжать страдать, а значит – надо что-то делать. А когда страдания прекращаются – приходит просветление.

– Ладно.

– Ой, видно я заговорился. Извини.

– Ты лучше бы снова уснул, а не впадал в бред.

– И за мои паршивые манеры тоже прошу прощения... Под старость начал позорить имя Фудзивары.

– ... – ох, я бы ему наговорил тут гадкой правды, но не выдержит же пожилое сердце.

– Куда запропастился Вэньмин? – задумчиво глядя на террасу, спросил Дзин.

– Может, додумался сбежать?

– Ха-ха! Никогда, – какая-то гадко-серьёзная тишина; внимание “мастера” привлекла пара журавлей, прилетевших поклевать угощение местной хозяйки – длинными клювами те ловко закидывали в себя зёрнышка, отвлекаясь только чтобы загадочно кинуть глазами вдаль; последнюю порцию трапезы горделивый самец уступил своей спутнице, а Дзин, мечтательно улыбнувшись, прокомментировал: – Думается мне, Рёко, у животных самая искренняя любовь.

– Думаешь они могут испытывать чувства?

– Почему-то я уверен в этом.

– А я не...

– Они же как воплощение красоты нашей природы, – не дал мне ответить, – Куда там “нашей” – их природы. Чувства у этих малышей самые искренние.

– А эти двое чем тебе не журавли? – немного раздражённо ответил я, кивнув в сторону хозяев харчевни.

– Прелестные люди.

Словно с картины художника слезли – сидели почти вплотную друг к другу и глядели то ли на нас, то ли в пустоту (я склоняюсь ко второму); старушка мило улыбалась, а её муж не подавал никаких признаков жизни кроме редкого, хриплого дыхания – пожилого хозяина буквально облепили мухи.

– Что для вас любовь, господин? – спросил Дзин у старца.

– ...

– Господин?

– ... – упорно молчит.

– Господин?...

– Ах, извините! – спохватилась хозяйка, – Он плохо слышит, – и, вытянув голову к уху мужа, почти прокричала: – К тебе гости обращаются!

– А? – он недоумённо уставился на старушку, – Что, прости?

– Гости! Вопрос! Задают!

– Ох... Какой вопрос?

– Что!.. Для тебя!.. Любовь?!

– Любовь, – старик поводил взглядом по комнате, – Любовь... Это тяга к человеку, к её взгляду, к её манерам... Есть много важных аспектов любви...

– Как по мне: любовь – морок, и ничего больше, – вклинился я, – Выдумка людей для людей.

– Кого же ты потерял, Рёко? – внимательно выслушав хозяина и переведя взгляд на меня, спросил Дзинпачи, – Или мне уточнить – как её звали? – лёгкая улыбка.

– Никак.

– Очередной секрет...

Ситуацию спас Вэньмин с охапкой фруктов в руках.

– У вас всё хорошо? – протерев хурму и протянув её Дзину, спросил китаец.

– Всё замечательно... А для тебя, Вэньмин, что такое любовь?– Чувство над чувствами, – выдержав короткую паузу, пространно ответил парень.

– Ты как всегда лаконичен... – Фудзивара, разделив хурму пополам, протянул половину мне, а во вторую смачно впился остатками зубов, – Угощайся, друг.

* * *

Вельможи Киото называют жилище Дзинпачи “усадьбой камелий”, и неспроста: весь двор особняка был буквально устлан цветами жёлтоватого оттенка; кусты не отказывали себе в наглости перерастать стены поместья, радуя глаз проходящих мимо путников. Те же аристократы, к слову, любили и по сквернословить о нашем Фудзиваре, мол: “Человек посвятил всю жизнь разным искусствам, но так и не стал хорош хотя бы в одном из них”. Трудно не согласиться. Гончарное дело, живопись, чайные церемонии, каллиграфия, следовательно – поэзия и многое-многое другое на своём веку перепробовал Дзин, но высот ни в чём из перечисленного не достиг – всегда находился хотя бы один ушлый “мастер”, превосходящий славу старика. Но Фудзивара хорош тем, что напрочь игнорировал слухи – его мало заботили злые языки, которые, подобно хлыстам, облизывали спину. За такое человека можно уважать.

Мы прибыли в Киото.

Так уж мне нравиться гостить у высшего класса, что не задержаться здесь хотя бы на денёк я не мог. Тут тебя холят и лелеют больше чем дома: одежду свежую попадут, накормят, напоят, развлечения предложат...

Сказка же!

– Я бы сыграл с тобой партию в сёги, – заявил хозяин поместья, после того, как мы распили чай в гостевом павильоне.

– Не люблю я их... Нудные правила, да и ты меня постоянно выигрываешь – практики больше.

– Думал, что тебе, как воину, больше нравятся именно они, – задумчиво почесав подбородок, пробубнил Дзин, – Всё-таки доска в сёги – поле брани, со стрелами, генералами, конями и колесницами. Игра для самураев, в общем.

– Тюфу, сравнил, называется: я и “самураи”...

– Не хотел тебя обидеть. Кхм. Может тогда в го?

– Это уже получше.