Путь, что ведёт нас к Богу

Разумеется, сейчас еще просто невозможно говорить об итогах этого нового (гендерного) кризиса христианства. Ясно, однако, что сегодня вера складывается из трех компонентов: личного, конфессионального или национального и, наконец, из общечеловеческого. Заметно и то, что верующий, если в его вере силен первый, личный, компонент, открыт и для третьего, общечеловеческого. Но если преобладающим в моей вере оказывается второй, конфессиональный или национальный, компонент, то я оказываюсь закрытым и для личной веры и для третьего, общечеловеческого начала в нашей (человеческой) вере в Бога или в свет, который освещает все. Иными словами, среди верующих людей происходит своего рода размежевание.

Одни избирают закрытый путь к Богу — конфессиональный или национальный. Бог в этом случае в какой- то момент перестает быть приоритетом в этой вере, на Его место становится конфессия или национальность. Тогда религия превращается в конфессиональную или национальную идею. Другие выбирают путь личной веры, личного опыта встречи с Богом. На этом пути, наоборот, ослабевает конфессиональное или национальное начало и вера становится надконфессиональной; в этом случае в личном религиозном пути человека мало–помалу стирается конфессиональное. Именно такими верующими были индуист Ганди и католик Томас Мертон. Вера таких людей вызывает протест и достаточно сильное неприятие со стороны конфессионально определившихся. К слову сказать, открытое другим исповеданиям в христианстве и даже другим религиям православие отца Александра Меня вызывает резкое неприятие тех, кто считает себя ревнителями православия как самодовлеющей конфессии.

Есть такие «ревнители» и среди католиков, особенно среди неофитов, молодых людей, определяющих свое католичество через два «не»: мы — неправославные и не протестанты. Есть они и среди мусульман. Мне, как православному, проще всего говорить об этом феномене на примере православия. Здесь закрытость по отношению к другим исповеданиям ведет и к закрытости по отношению к Богу. Дело доходит до того, что такой «ревнитель» начинает искать «неправославное» и в текстах известных духовных писателей и даже святых: Димитрий Ростовский оказывается тайным католиком, Тихон Задонский — протестантом, а Филарет (Дроздов) - масоном. Но опасен этот путь не только в силу того, что он ведет к поискам врагов, но тем, что он приводит к за- конничеству, к формализму в молитве и в аскетической жизни, к тому, что человек перестает молиться, а начинает вычитывать правило, начинает искать не Бога, но правильного пути. К сожалению, такая форма веры присутствует в каждом исповедании, только где-то ее удельный вес больше, где-то — меньше. Кризис христианства приведет, скорее всего, к ее полной маргинализации.

Сегодня ослабевает роль религии как чудесного лекарства, когда священник все же остается, хотя бы немного, но колдуном или шаманом, ослабевает и ее роль как системы взглядов, которая объясняет все, что происходит вокруг нас, но зато резко усиливается значимость того смысла, что вкладывал в религию Барух Спиноза, когда говорил, что исповедание заключается в том, что человек подчиняется в чем-то воле Бога или же принимает путь, по которому идти зовет его Бог.

Теперь человек уже не будет пытаться объяснить все при помощи Бога, Библии, святоотеческих к ней комментариев и богословия своей конфессии. Он признает, что в мире действуют определенные законы (физические, биологические и т. д.). Именно о вере в этом смысле говорил М. Мендельсон. «Когда Мендельсону, — рассказывает Гегель, — предложили перейти в христианство, он ответил, что его религия не предписывает ему веру в вечные истины, а требует только соблюдения определенных законов, определенных правил поведения и ритуалов и что он видит преимущество еврейской религии в том, что она не предлагает вечных истин, ибо для обнаружения их достаточно разума; позитивные предписания установлены от Бога, а вечные истины — это законы природы, математические истины и так далее».

Религия окончательно перестает быть мировоззрением, но приобретает новую интенсивность как личная связь между человеком и Богом. Уходят в прошлое и постепенно вытесняются из религии разнообразные священнодействия и обряды, но новое значение приобретает Евхаристия, евхаристическая встреча между человеком и Богом, являющим нам Себя через служение Иисуса и через звучание Слова Божьего. Теперь значительно меньше места в религии занимает богослужение, но несравнимо больше становится значимость личного: размышлений и молитвы.

Вероятно, имеет смысл говорить о новом мистицизме и, прежде всего, о молитве, которая полностью перестает быть молением о том, чтобы, как говорил И. С. Тургенев, «дважды два не было четыре», но становится актом особого погружения в Бога, встречи с Ним и переживания удивительного чувства единства с Богом, с вселенной и с человечеством.

В той самой «Диалектике мифа», за которую он попал на Беломорканал, где окончательно потерял зрение,