Путь Дракона

В воскресенье в пять я звонил в обитую черной кожей дверь квартиры Александра Ивановича Богословского. Мне открыла Аглая Федоровна, пригласившая меня проходить и категорически запретившая снимать обувь. Интересно, что в Европе снимать обувь и надевать тапочки не принято, во всяком случае, таков мой опыт общения с коллегами в Германии и во Франции, а в Америке (по крайней мере, в Канаде, в США я не был) это в порядке вещей. У нас в советское время было скорее по-американски (только совсем уж завзятые интеллигенты считали, что хозяева, требующие менять обувь, любят свои полы больше, чем гостей), а теперь стали внедряться европейские нормы. У нас в квартире вечный беспорядок и тапочек не хватает, поэтому мы всегда руководствовались европейскими нормами. У Богословских же был евроремонт и все такое прочее, и тем не менее ботинки с меня не сняли и в тапочки не одели. Вот она, интеллигентность!

Александр Иванович и Аглая Федоровна (как и у четы Мережковских, детей у них не было) жили в старой квартире, некогда бывшей коммуналкой, но теперь обретшей свою былую красоту, однако по стандартам рубежа тысячелетий. Впрочем, старых вещей тоже хватало, что накладывало на их обиталище приятный флер почтенной старины. Меня провели в гостиную и довольно долго развлекали светской беседой, демонстрируя библиотеку и разные раритетные издания, которых было немало. Александр Иванович хоть и был «технарем», отличался широкой гуманитарной образованностью и вкусом библиофила. Аглая Федоровна, как выяснилось, работала редактором в издательстве «Акрополь», а в свободное время занималась публицистикой, писала на разные искусствоведческие и культурологические темы.

Потом мы перешли в столовую, непосредственно связанную с кухней, и тут я был поражен тем, что суп подали в супнице (я, конечно, знал, что такое супница, но никогда не видел, чтобы ею пользовались в реальной жизни). За обедом тоже говорили на светские темы, в основном о разных издательствах в Питере и Москве и об их потенциале и перспективах на выживание в условиях жесткой рыночной конкуренции. После обеда (салат «оливье», овощной суп, куриная грудка с рисом и чай с печеньем и шоколадными конфетами) мы снова перешли в гостиную, и тут-то началось… Быка за рога взял сам Александр Иванович:

– Давайте не будем ходить вокруг да около и скрывать наши интересы, – промолвил он, удобно усаживаясь на диване (я к тому времени уже устроился в покойном старом кресле).

– Конечно, не будем, мне самому хочется именно этого.

– Прекрасно! Так вот, уважаемый Константин Владимирович, мы знаем, что вы были близки к истинному Дракону. Вы отказались быть формальным членом нашей организации, Андрей Александрович (я буду называть его мирским именем) нам говорил. Но тем не менее вы были истинным адептом, оказавшим Дракону подлинную услугу. Вы были с ним и в момент его трагического ухода, нам Полина Моргенштерн рассказывала. Увы, она законченная материалистка. Клара, святая мать Дракона, говорят, была совсем другой. Кстати, любопытно, не правда ли, что мать Саббатая Цеви тоже звали Кларой… Но Полина – материалистка и скептик. Поэтому мы хотели бы от вас услышать о последних минутах земной жизни Дракона, расскажите, не скрывайте от нас эти драгоценные сведения!

Я уже морально был готов к такому повороту событий, поэтому почувствовал даже некоторое облегчение. По крайней мере, меня ни в чем не обвиняют, и то хорошо. Насчет услуги… Если бы они знали, что меня заставили ее оказать против моей воли и вне, так сказать, моего сознания. Дракон мной просто попользовался, прошу прощения за вульгаризм. Но про это я решил предусмотрительно не рассказывать. Зато о последних минутах рассказал во всех подробностях, опустив только то, что я попал в квартиру Андрея Королева, чтобы хоть как-то воспрепятствовать его планам (оказалось, что воспрепятствовали и без моего участия), и умолчав о моем знакомстве с Анатолием. Александр Иванович и присоединившаяся к нам Аглая Федоровна слушали меня буквально затаив дыхание, а когда я дошел до описания его теофании, божественного преображения, и демонстрации мне «истинного облика», то на глазах Богословского и вообще заблестели слезы (надо сказать, что и меня мороз пробирал, а по коже начинали бегать мурашки, когда я вспоминал об этом; иногда от этого воспоминания мне даже хотелось пасть ниц и молиться неважно кому). Я закончил. Минуты две продолжалось молчание, которое прервал сам Александр Иванович:

– Да, просто не знаю, завидовать ли вам: такое видение, такая милость Дракона! – или сочувствовать: представляю, как тяжко вам было, когда случилась трагедия.

По-моему, однако, произошло нечто драматическое, но не трагическое, трагическое произошло бы, если бы планы нашего Анти-Христа осуществились. Но вслух я, конечно, этого не сказал. Богословский продолжил: