Путь истины. Дмитрий Донской

– Сей напиток, – молвил Андрей, – мы поставляем в Москву: князь Иван Данилович вельми доволен! Кстати, ту смоляную бочку, что ставил в землю отец мой, Царствие ему Небесное, вынимал я десять лет спустя.

– Знатные у нас будут сродники, – шепнул Иван Гаврилович брату на ухо. – С князьями знаются!

Вскоре сваты захмелели. Бортник Андрей потчевал гостей, а сам не притрагивался к чарке.

– Пора нам, в путь-дорогу, – сказал, наконец, Фёдор Гаврилович. Но едва он поднялся с почётного места своего, как ухватился за стол, чтобы не упасть.

– Оставайтесь у нас, гости дорогие, места всем хватит, – пряча улыбку в уголках губ, промолвил бортник Андрей.

Дарья постелила на лавках перины для гостей, – они улеглись, и вскоре стены избы сотряслись от дружного мужицкого храпа. Димитрий полез на полати. Василий остался за столом, ожидая слова хозяина дома. Бортник Андрей окинул его долгим строгим взглядом:

– Теперича пришло время и для разговора. Дарья, поди сюда.

Девица встрепенулась и оказалась подле отца своего.

– Я не ведаю, – продолжал бортник Андрей, – чем ты приглянулся моей дочери… Дарья мудра не по годам и зело похожа на свою мать. Она желает выйти замуж за тебя. Я же не пойду супротив её воли! И то правда, что засиделась она в девках. Соседи посмеиваются. Но знай, коли обидишь дщерь мою хоть однажды, пощады от меня не жди!

– Люба она мне. Я беречь буду её – голубку мою, – негромко отозвался Василий.

– Что ж, так тому и быть, – угрюмо промолвил Андрей. – Подойди.

Он соединил их руки и, взглянув на потемневший лик Спасителя, сказал:

– Благословляю вас, дети. Живите дружно и в горе, и в радости…

А утром порядили – быть свадьбе опосля страды!

– За Дарью в приданое я даю суконные ткани, восковые круги, бочки мёда варёного… Одна дщерь у меня – ничего для неё не пожалею! – мрачно проговорил бортник Андрей. Фёдор Гаврилович остался доволен сватовством и переменил своё мнение: «Мало ли что люди калякают! Добрый гостеприимный дом. Ведут торг с самим князем! Девка – хорошая хозяйка…» Его несколько смущали её глаза, чёрные как угольки: «Наши девки голубоглазые. Но… разве за глаза выбирают жён?» Он выкинул из головы все свои прежние думы и сосредоточился на двух мыслях: убрать хлеб да женить сына…

Пролетели счастливые деньки. Дарья шла под венец. По лицу у неё текли ручейками слёзы… После венчания заплели ее волосы в косы, обернули их окрест головы, покрыли кичкой49, а поверх повязали платок, – сменила она девичий венец на замужнюю сороку.

– Милый мой, прости меня, оплакиваю я свою девичью волюшку, – тихо молвила Дарья мужу. – Матушка моя перед уходом говаривала: «Дарьюшка, как пойдёшь замуж, хлебнёшь ты горюшко!».

На свадьбу сына старосты собралось всё село. Пировали во дворе у Фёдора Гавриловича. Стояли последние погожие деньки бабьего лета. В воздухе ощущалось первое дуновение осени. Гости, как сидели за столом по старшинству, вставали и поздравляли молодых, поднося дары: кто – суконные да холщовые ткани, кто – чугунную да деревянную посуду. Они ели, пили, балагурили да, знай себе, покрикивали: «Горько!» Дарья подымалась, утирая платочком слёзы, что гостей совсем не трогали – привычные они были к женской слабости…

Когда, наконец, гости разошлись, муж и жена остались наедине в клети, где им приготовили брачную постель.

– Отчего ты такая грустная ныне? – печально вопрошал Василий. – Аль не рада, что вышла за меня замуж?

– Васенька, – молвила она, – не гневись на меня, я буду тебе доброй да ласковой женой!

– Что ты? – улыбался он, привлекая ее к себе. – Как же я могу гневаться на тебя, коли люба ты мне? Голубка моя распрекрасная!

Девять месяцев спустя.

Василий убежал в хлев и по лесенке поднялся на сеновал, – более не мог он слушать стоны и крики жены своей! Боли у Дарьи начались на рассвете: позвали повитуху. Теперь же был поздний вечер: она страдала пятнадцать часов кряду…

Василий лежал на сеновале и мечтал о сыне: грезилось ему, как принимает он младенца из рук повитухи, пеленает его в свою рубаху и кладёт в колыбельку. Когда он воротился с сеновала, необычайная тишина стояла окрест.

– Разродилась! – обрадовался он и вбежал в дом. Дарья лежала посреди клети без чувств. Младенца не было…

– Где дитя? – спросил Василий.

– Нету… – мрачно отозвалась повитуха. – Мёртвым родился твой сын!

Тогда Василий опустился на лавку и обхватил голову руками. Горько заплакала Дарья, очнувшись и проведав о судьбе младенчика.

– Не кручинься, голубушка, – утешал её муж, – ещё будут у нас детки малые!

Вскоре облачилась Дарьюшка в платье тёмное, неделями ничего не вкушала, ходила с поникшей головой, долгими ночами стояла на коленях пред божницей, творя крестные знамения и вознося молитвы.

– Почто казнишь ты себя? – спрашивал у неё муж. – За дитя наше, что родилось мертвым… Нет в том вины твоей!

– Все мы пред Богом виноватые, Васенька, – молвила Дарья, – молюсь я за душу матушки своей… Грех её лежит на мне!

– Исхудала ты, – говорил муж, глядя на неё с состраданием, – который день ничего не ешь… Погубишь себя говеньем!