Путь истины. Дмитрий Донской

– Не будь преградой на сём пути, муж мой, – строго отозвалась тогда Дарья. И Василий оставил её в покое.

– Хороша жена, – говорила его младшая сестра Марья, – сторонится мужа своего…

Марья мечтала о замужестве, но сварлива была девка, – станом не стройна, лицом не бела. Женихов не находилось. Невзлюбила она Дарью, – бегала по соседкам да худую молву разносила о ней. Как пойдёт Дарья к колодцу за водой, соседушки переглядываются да перстами на неё показывают. Воистину людская молва хуже врага! Дарья слышала окрест себя смех да шёпот, но всё, молча, сносила…

Однажды, на праздничек воскресный она поднялась спозаранку, умылась и пошла в церковь к заутрене. Выстояла в притворе долгую службу, покаялась в грехах, причастилась Святых Даров. Потом воротилась домой, переоделась в понёву50, вышитую яркими цветами, – сменила мрачную власяницу на белую сорочку и зажила, как прежде…

Свёкор не мог нарадоваться на свою скромную и работящую сноху. Слова худого от неё никто не слыхивал! Встаёт она засветло, печь затопит, щи да каши наварит, пироги напечёт, в избе приберётся, за рукоделье примется. Марья, меж тем, на печи валяется допоздна, а как встанет, идёт глядеть, что успела сделать Дарья. И всегда недовольна она:

– Мало пряжи напряла, бездельница, дармоедица!

Дарья, знай себе, помалкивает, с девкой злой спорить не желает и лишь однажды за рукодельем сказала ей такие слова:

– Ведаю, Марьюшка, что на душе у тебя, – тяжко тебе, не сладко одной-одинёшеньке! Но потерпи чуток. Истинно говорю тебе – вскорости придут в наш дом сваты из села Покровское…

– Что ты, лукавая, мелишь?! – воскликнула Марья, а у самой в глазах слёзы радости блеснули.

– Жениха звать Ванею, – сын он старосты сельского. Приглянулась ты ему в святки. Приходил он к нам ряженым в медвежьем образе, – промолвила Дарья, наматывая на веретено шерстяную нить. Услышав это, Марья вскрикнула, всплеснула руками и убежала в сени.

Фёдор Гаврилович уже отчаялся выдать дщерь свою замуж. Увы, девичья краса с годами лишь тускнеет! «Так и помрёт старой девой», – думал он. Но нежданно-негаданно в один из зимних вечеров приходят сваты. Старший сын старосты села Покровское, что лежало недалече от Воскресенского, пожелал взять Марью в жёны. И тогда радости отца не было предела.

Он отведал каравая, принесённого сватами, и пригласил их разделить трапезу. Марья тотчас засуетилась, накрывая на стол. В последние дни она была сама не своя и всё выспрашивала у Дарьи о премудростях кухарских, – видать, являлся к ней ясный сокол, разузнавал, пойдёт за него, аль нет. Дарья, не помня зла, учила золовку варить щи и печь пироги…

Теперь батюшка жениха похвалил кушанье, поднесённое Марьей. В тот же вечер сваты порядили о приданом невестином. А спустя месяц сыграли свадьбу.

По древнему обычаю во дворе дома Фёдора Гавриловича смастерили большую снежную горку и изрядно полили её водой. В санях за невестою приехал жених. Марья в окружении подружек стояла на вершине горы. Иван попытался взобраться по скользкому склону наверх, но не удержался и скатился вниз. Други поддерживали его, а гости кричали: «Горько! Горько!» С третьей попытки жених все же оказался на вершине и там поцеловал невесту, – вместе они скатились с горки, сели в сани и поехали в село Покровское на венчанье.

Из церкви Марья вышла, светясь от счастья. Девушки, когда они любимы, становятся краше, словно цветок прекрасный распускаются! Так и Марья – заметно похорошела и даже подобрела.

– Прости меня, Дарьюшка, – молвила она невестке накануне свадьбы, – разносила я о тебе дурную молву…

– Не ведаю, о чём глаголешь ты! Забудь, голубушка, о сём и ты… – с улыбкой на губах отвечала Дарья.

***

Десять лет спустя.

Крестьянский век короток! Не успеешь оглянуться – жизнь прошла, и лежишь ты на смертном одре… В мясопустную неделю преставился бортник Андрей. Лила слёзы горючие на могилке отца Дарья.

– Почто оставил ты меня, сиротинушку, милый мой свет-батюшка? – причитала она. – Почто оставил одну-одинёшеньку?

А вскоре под Рождество почил Фёдор Гаврилович. Василий стал хозяином в доме…

Из года в год Дарья ходила непраздная, но приносила в подоле одних девок. Василий души не чаял в курносой Лушке, – её весёлый смех звенел в доме, словно колокольчик. Бойкая и шустрая девочка успевала и за утятами приглядывать, и с ребятами во дворе играть.

Однажды учил дочку Василий плавать, зашёл в реку подальше, – как вдруг выскользнуло дитя у него из рук, упало в воду и захлебнулось. Не откачали… Но раз беда пришла – отворяй ворота! Из деток до семи годков дожили лишь трое. Одно дитя зверь лютый в лес уволок, – не углядели, другое – от хвори умерло, – не излечили. С тех пор затаил обиду Василий на жену свою.

– Ты же ведала прежде, как исцелять, – бранил он её, – мать твоя ведьмой была! Как сказывают, татарского рода-племени, – и в старости зачала тебя, одному Богу ведомо, от кого. Может, от черта лысого?

– Не злословь матерь мою, – тихо, но с угрозой обмолвилась Дарья. Тогда Василий рассвирепел и ударил беременную жену свою:

– Не смей прекословить мне!