Путь к Босфору, или «Флейта» для «Императрицы»

– Аэродром, – эхом повторил Кирилл и обернулся было в направлении мызы, возвышавшейся над городком на косогоре, впрочем, отсюда невидным: – А разве?

– Нет. Это не на мызе, – перехватила его взгляд Марта. – Это за железнодорожной станцией.

– Тогда я весь к вашим услугам, – галантно кивнул лейтенант, закручивая концы усов с особым тщанием.

– Ну, «весь» это как-то даже… много, – не слишком уверенно произнесла Марта, протянув ему леденец в горсточке. – Монпансье?

– Спасибо, – аккуратно взял лейтенант двумя пальцами угощение. – А сразу после надо будет брата в госпитале уведомить, что жив, а то ему нельзя волноваться.

– Интересно, кто это у кого в услужении? – негромко, но явственно произнесла молодая вдова, однако, добавив в голосе: – Ну, раз ему совсем нельзя волноваться…

Вадим

«Да, он, похоже, и не волновался особо, – выглянула из-за плеча Вадима снизу Арина. – Или, наоборот, напрягся, как на палубе артиллерийской деки в виду неприятеля, вот и кажется бесчувственным, что твой спусковой механизм: губы сжаты в нитку, точно закушенные, на щеках теперь не милые ямочки, а ямы, будто втянул щеки, подсчитывая в уме коэффициент качки на угол возвышения. И сейчас распрямится вся эта взведённая пружина, выстрелит командным криком: “Слушай мою команду!”»

– Сэ… слушай! – дёрнул Арину флотский лейтенант Иванов, зажав её ладонь локтем.

Они дошли только до рыночной площади, спустившись с косогора графской мызы. Пробирались теперь дощатым тротуаром в галереях магазинов-складов, мимо Schaufenster – «товарных окошек» лавок, мимо закрытых контор и распахнутых дверей трактиров, под чёрными вывесками: «Агентство Штольц», «Затрапезов и сыновья», среди афишных тумб, пестревших афишами: «Конфеты “Nestle”», «Моторные свечи “Bosch”» и прейскурантами «Лучших в мире галош “Треугольник”»…

Кабы не грязь непролазная, – ни дать ни взять задворки петербургского Гостиного двора. Такая себе биржа купеческая, как гильдейская, так и ганзейская: тут – Россия – самовар с чаем до уморы, тут же – Европа, бухгалтерия с австрийским сейфом в стене. К тому же и Обертау-товарная – вот она, станция, рядом. В полуверсте, для подвозу, – что в двух шагах.

…И шаги эти вдруг стали слышны так отчётливо, что Вадим, ухватившись за резной столбик галереи, перемахнул за борт, защищавший от грязи, летящей из-под резиновых, но чаще деревянных колёс.

От такой резвости его, после контузии, даже швырнуло, но устоял и попытался помочь Арине перебраться через дощатый борт.

– Дэ… давай, хоть тэ…

– Туда! – сама сообразила девушка, соскочив с перил куда ловчее лейтенанта.

И сама потянула его, зашлёпала калошами по топким бурым лужам.

Такой же почти звук, но помноженный на толпу и массу, слышался впереди, из-за угла блокгауза: «Кретон, дерматин, баркан, ткани для мебели». Да ещё приправленный глухим металлическим бряцаньем.

Всякий военный безошибочно угадает марш с полной выкладкой. Даже морской обер-офицер, которому бегать по службе особенно и некуда. И который сейчас сшиб плечом с клямки калитку в железных воротах – и тут же схватился за голову: отозвалось в ней, точно обухом шарахнуло.

Протолкал внутрь Арину и сполз по стене на корточки, потеряв от оглушительной боли всякий интерес к тому, чем грозила улица.

Но зато Арина успевала и порошок в парафиновой бумаге развернуть, и достать из-за пазухи плоскую флягу с гравировкой «Севастополь. Яхт-клуб», и приникнуть синим глазом к щели в калитке:

– Немцы. Уже здесь? Но…

«Но ведь бой на железнодорожной станции только разгорается?» – досказала она уже про себя, не будучи уверенной ни в характере нового шума, катившего улицей вдогон топоту, ни в его происхождении.

Загрохотало, точно внезапной летней грозой, затрещало, будто сухостой занялся. И даже небо, кажется, потемнело, посерело свинцом. Тонко запели окна.

«Неужели всё-таки?»

– А ведь госпиталь ещё эвакуироваться не успел, – прозвучало без заикания.

Арина вздрогнула. Вадим «отошёл» раньше, чем она успела открутить алюминиевую крышку плоской фляжки с мятным отваром. Или почти отошёл, – всё ещё мучительно морщась, щурился поверх её шерстяного рыжего платка, глядя в щель.

А там…

Зашитые в серо-песочную холстину, островерхие немецкие каски «Pickelhaube» качали шишаками, точно рога угрюмого стада двуногих зверей, забрызганных грязью по самое брюхо. По полы серых шинелей, подоткнутых заворотом под ремни с подсумками. Бурая жижа брызгала из-под тяжёлых сапог, больше похожих на сами огромные комья той же грязи. Лошадиной сбруей бряцала амуниция и котелки, притороченные к ранцам.

Не меньше полуроты, судя по количеству мерно качающихся шишаков, бороздило рыжую протоку улицы вверх, по направлению к графской мызе.

Впереди, надо понимать, ротмистр придерживал на боку саблю, с хрипом диктуя: «Айн, цвай, драй…»

– Чего их туда пэ… понесло?

Первую фразу Вадим вообще произнёс без запинки, поэтому, как бы ни колотилось сейчас сердце девушки, – губу Арина разочаровано закусила-таки.

– Разве не знают, что там тэ… только госпиталь? Сэ… сколько летал их разведчик. Вэ… видел же?