Путь к колодцу (СИ)

   Забыл я и об Агентстве, и о кордоне 44-32, и о лагерной мастерской и о большой берцовой кости Анатолия Ивановича, в прочем и о малой тоже, по моему забыл... Забыл и об отце с матерью... Всё забыл!

   - Ой, неси меня! Неси... - заливалась она счастливым смехом у меня на руках: - За тридевять земель в тридесятое царство-государство!

   Мелькнула тут было у меня мысль - мол нельзя мене за границу... Да как обняла она меня за шею, да как ощутил я на щеке нежную прохладу её губ...

   Обернулся я тут резвым жеребцом, а может сивым мерином? Или форменным ослом? Уж больно длинные уши были у заскользившего подо мной по лужам отражения.

   - Вот Русалка стерва.- думал я по философски спокойно, мчась тяжёлым галопом по болоту, среди кустарников и в эффектных, хоть и несколько неуклюже-тяжеловатых прыжках перелетая через возникающие препятствия: - И в кого же это она меня превратила? Впрочем, такова уж участь всех мужиков. А моя, и не такого превращения стоит...

   Краем глаза, скосившись, я посмотрел на её, оседлавшую меня, припавшую всем телом ко мне... Кровь вскипела во мне от этой картины, от ощущения тепла её на спине, на шее моей, взбрыкнул я тут от избытка переполняющих чувств, наддавая хода...

   Наяривала она меня, смеясь, пятками своими в бока. И долго скакал уже я по болоту, разбрызгивая тяжелеющими копытами, грязь далеко в стороны, уже пеной покрылись мои бока, и судорогой сводило дыхание, а она продолжала без устали гнать и гнать меня дальше, заливаясь счастливым смехом.

   - Ох, не могу, родная! - взмолился я, падая на колени: - Смилуйся!

   - А ты моги! Моги! - раскапризничалась она, тарабаня по шее моей крохотными своими кулачками: - Я ещё хочу! Я хочу ещё..! Мало мне! Мало! Хочу! Хочу! - истерично рыдала она, откинувшись на спину:- Ох, несчастная я, разнесчастная! И не любит меня ни кто и не голубит!

   Напрягая последние силы, попытался я встать. Она, насторожившись, затихла, наблюдая за моей попыткой, но ноги мои ватно подогнулись, и я окончательно рухнул, уткнувшись мордой в вонючую болотную жижу, утратив даже возможность дышать... Сил не стало совершенно.

   А она, убедившись в бесплодности моих попыток, забилась в истерике:

   - Ой, бедная я! Ох, несчастная! Ох, зачем меня мать родила!?

   Но меня уже последний её вопрос, не интересовал, было, мне уже всё равно. Издыхал я уже... Загнала меня треклятая...

   И тут, уже совсем отдавая концы, услыхал я команду бесстрастно-презрительную:

   - Встать! - сухой презрительный тон приказа возбудил во мне непонятный протест, и почувствовал я, как вместе с протестом зарождается во мне и сила, совсем ещё ничтожная, но уже достаточная, что бы почувствовать удушье. Напрягая силы, я вырвал лицо из липкой грязи, и застонал, стоя на коленях, упираясь головой и локтями в вязкую жижу. Покачиваясь от слабости, я попытался встать, но сразу же рухнул, мне с трудом удалось сесть, опираясь на ладони. И сразу же я увидел её, сидела она на ближайшей ветви, скрестив ноги свои дивные, божественная, в сё такая же прекрасная, как в момент первой встречи, что-то, озабочено рассматривая с помощью зеркальца у себя на шее.

   - Божественная...- прохрипел я, закашлявшись и утробно отхаркнув грязью, почти теряя сознание от потребовавшегося для этого усилия. Она мельком скользнула по мне безразличным взглядом, и вновь всмотрелась в зеркальце. Я с трудом встал и, хватаясь за предательски подгибающиеся ветви кустарника, спотыкаясь на каждом шагу, поплёлся к ней, такой невероятно чистой в окружающей грязи, и, протягивая к ней руки, сипел:

   - Божественная... Прыгай... Я понесу тебя... Куда прикажешь ты...

   Она долгим презрительным взглядом окинула меня и послала длинный плевок сквозь зубы мне под ноги, сказав что-то невнятно.

   - Что ты говоришь, божественная? - с надрывом просипел я, ещё не веря происходящему.

   - Что бы ты, козёл, убирался отсюда! Понял?! - откинув волосы за спину бесстыдно начала рассматривать свою грудь, пытаясь заглянуть сбоку. Скользнув по мне случайным взглядом, добавила:

   - Ну, чего ждешь? Сейчас спущусь и морду набью! Дохлятина... - упёрла она в меня угрожающий взгляд: - Я больше повторять не буду. Пошёл отсюда.

   И я пошёл, насилу волоча натруженные негнущиеся от усталости ноги. Не в силах понять её настроения, резкой её перемены, шатаясь, хватаясь за ветви, брёл я в грязи, вымазанный по самые уши липкой этой болотной "благодатью".

   Брёл я всё дальше, ошарашенный угрозами своей любимой, её внезапной холодностью и непостижимым презрением, брёл, в общем-то, в поисках большой берцовой кости Анатолия Ивановича, но не о ней думал я. Вновь и вновь возвращался в мыслях своих к недолгому своему счастью в образе толи осла, толи мерина сивого.

   - Чудная моя, - лепетали, невольно, мот пересохшие губы: - Да зачем жизнь мне без тебя. Да чего мне ждать после от жизни? Да что в ней может быть после такой любви?

   Я остановился, погружаясь в радужный свет воспоминаний, о нежной упругости её коленок, сжимающий мой круп, попку её округло-выпуклую на своей спине.