Путь к океану

— Ладно, если ты так настаиваешь, — продолжать спор было бессмысленно. По-хорошему, ренн был прав. Мы выходили на прогулку, а не отправлялись на войну. К тому же рядом был Рик со своими серебряными стрелами, которые уж точно прикончили бы любую нежить, тогда как Викант против них был просто бесполезен. То есть, прирезать с его помощью тварь, конечно же, было можно, но пришлось бы очень долго возиться. А против другой опасности и лезвия вполне сгодяться, тем более что ими я научилась управлять намного лучше. Что же касается плаща… — Я оставлю меч. Но вот насчет погоды меня терзают смутные сомнения, поэтому выходить в одной рубашке не стану.

Нас, дейсвительно, не стали задерживать на границе. Рик вел меня совершенно незнакомой дорогой, так что вывалились мы не в лесу, а почти у городских стен. От хлынувшего со всех сторон света заболели глаза, но, несмотря на это, я не стала жмуриться, а, наоборот, повернулась к дневному светилу лицом. Городок утопал в зелени, деревья роняли хрупкие лепестки всевозможных цветов, начиная от привычного розовато-белого, кончая крикливо-желтым и алым. Совершенно лишенный листьев куст буквально горел фиолетовым огнем громадных бутонов, больно цапнув меня колючками по ладони, стоило мне попробовать сорвать один из них.

— Хороший кустик! — довольно улыбнулся Рик. Я мрачно оглянулась на него, посасывая ранку.

— Не вижу в нем ничего хорошего.

— Он умеет себя защитить. А ты, прежде чем что-то трогать, задумайся: было ли бы тебе приятно, если бы тебе, скажем, уши оторвали?

— А причем здесь мои уши? — начиная всерьез злиться, не поняла я.

— Все притом же. Цветы рвать нельзя, Лида. Это такое же преступление, как убивать кого-то. Тем более, когда ты рвешь их для забавы. Живя под землей, мы начали ценить те богатсва, которые дает нам природа. Но не загонять же всех людей туда? А если тебе так хочется рассмотреть эти красоту внимательней, просто попроси.

С этими словами ренн наклонился ближе к растению, шепнув ему несколько слов. Честное слово, с такой интонацией надо признаваться в любви девушке, а не общаться с колючей проволокой из древесины. Странное дело, но ветви разошлись, будто поджимая колючки, а Эвирикус, совершенно не страшась, протянул руку к бутону:

— Покажись мне, прошу тебя, — ловко зажав цветок между пальцами, Рик не то дернул, не то просто потянул. И я ахнула. Фиолетовые лепестки распахнулись двумя крылышками удивительной бабочки, на мгновения показав желтую сердцевинку, — Видишь, и не надо было так бесцеремонно лезть к нему.

Не успела я ответить, как приятель убрал ладонь, и цветок так же быстро закрылся, снова спрятавшись за прочной оградой ветвей. Больше попыток что-либо сорвать у меня не было. Да и времени уже просто не осталось. Мы двигались по рынку, переходя от ярких палаток к низким скамьям более бедных продавцов. Если Эвирикус смотрел на все происходящее с определенной целью, то я просто вертела головой, кидаясь то к оружию, то к лоткам со сладостями.

— Ты как ребенок, — добродушно хмыкнул ренн, пытаясь оттащить меня от каких-то женских безделушек, — Дай волю, и мы тут до вечера проторчим.

— Да ладно тебе, — все еще косясь на разноцветные бусы, пробубнила я, — А откуда музыка?

Только сейчас мой слух уловил нежные звуки, очень похожие на переливы флейты. Потом к ней подключилась гитара, а вскоре два голоса сплелись в одну песню. Особой любви к творчеству музыкантов, работающих за поданные монетки, у меня не было. Но уж очень непривычно было слышать тихую мелодию среди непрекращающегося шума толпы.

— Хочешь подойти ближе? — я угукнула. Обычно в моем мире, когда я ходила по всевозможным местам продаж, у меня не возникало желания так долго и методично бродить от одного лотка к другому. Мы с Дэрлианом предпочитали быстро пробежаться, осматривая лишь те вещи, которые были нам нужны. Причем, именно я настаивала на таком способе обхода базаров, а не он. Но сейчас я, наверное, действительно, превратилась в ребенка. Во всяком случае, стоило нам подойти с ренном ближе к играющим, я уже не смогла уйти. Двое людей пели на лекверском, подыгрывая себе на каком-то струнном инструменте. Именно он издавал те звуки, которые я прежде приняла за бренчание гитары и дуновение флейты.

— Красиво, — только и смогла сказать я.