Путь к сердцу. Баал

Он не родился девочкой, не сумел. И всю жизнь вбивал себе в голову, что ни одна женщина, если уж мать не смогла, не сможет его полюбить. Почему начал надеяться вновь?

Не начал!

Начал.

Не начал!

А кому позволил вчера войти в комнату? О ком думал последние несколько ночей? Чьим вниманием наслаждался за завтраками? К чьим шагам постоянно прислушивался? За чьим настроением, делая вид, что не следишь, пристально следил?

Крыть было нечем.

Следил, да. Она стала ему небезразлична – девчонка с каштановыми волосами и необыкновенно красивыми глазами. Дерзкая и податливая одновременно.

Людская часть… Людская часть… Людская часть. Он на секунду позволил взять ей верх – принялся представлять то, что могло бы получиться. Не могло, но на мгновенье он погрузился в иллюзию, вообразил, как он и Алеста лежат на кровати, как она подушечками пальцев нежно гладит его лицо…

– Ты – мой мужчина. Я тебя выбрала.

– Почему?

– Потому что люблю.

– Правда?

Он не стал бы спрашивать, правда ли это, он бы почувствовал. Все увидел бы по ее глазам и… открылся. Допустил внутрь себя, рассказал все секреты, не стыдился бы плакать у нее на плече. Будучи мужчиной, он всегда оставался мальчишкой, и ему часто хотелось плакать – не позволял себе в детстве. Много чего не позволял, но слезы точно были табу. Поэтому сейчас хотелось. Он никогда и никому не признавался в том, насколько уязвим – не внешне, внутренне. Насколько всегда жаждал быть любимым, мечтал об этом, корил себя за это, обзывал последними словами, наказывал внутреннего мальчишку так же, как наказывала мать. Хуже. Хуже, потому что знал, что в любви ему отказано, – в мимолетной ласке, в трахе, в притворной нежности – нет, а в любви – настоящей, глубокой, честной – да.

А он хотел ее. Чтобы кто-то стал навеки его, желал стать для кого-то единственным и самым нужным. Мечтал стать для семьи опорой, для жены – своей (именно своей) женщины – надежным мужем, защитником, домом.

«Твоя человеческая часть подведет тебя».

Она его и подводила. Уже подвела – он вновь позволил себе мечтать. Хоть на минуту, но допустил это, и, значит, придется страдать. Пока вновь не вытравятся кислотой плохие слова надежды, пока не захлебнутся в потоке рационального мышления мечты, пока он вновь не поверит, что демон.

Просто демон. И ничего более.

* * *

Она не позавтракала, не застелила постель, не отправилась облагораживать клумбу или мыть полы – ничего не стала делать. Не могла. Сидела на краешке кровати в полутемной спальне и смотрела наружу, на недостроенный сарай, над которым на бескрайнем синем небе ветер гонял кудрявые облака.

Глаза сухие, на сердце тоска. И страшно.

Она что-то сделала не так, ошиблась, ступила на запретную территорию, и теперь он уехал. Впервые не позавтракал, даже не зашел на кухню, не поздоровался. Прошел мимо – не посмотрел, – обдал холодом равнодушного выражения лица и укатил.

Не вернулся и к обеду.

Аля не просто печалилась – страдала, – и не могла понять, чего боится больше? Собственного поведения (что нашло на нее вчера?) или же возвращения хозяина? И если первое было объяснимо: между женщиной и мужчиной всегда может случиться притяжение (оно и случилось), то второе – возвращение Баала – что принесет оно?

Кружили, как вороны, черные мысли.

Он выгонит тебя. Придет и скажет – уходи.

А она не хотела уходить, не теперь. Боялась этого странного желания и того, что ей тоскливо без него и пусто. Его нет, а ей хочется плакать, ей хочется его назад – лишь бы был рядом, лишь бы ходил, стучал молотком, лишь бы просто… присутствовал.

Впервые в жизни Алеста изливала любовь в тоске – думала, такое невозможно. Жалела себя, почти ненавидела, что пропустила странный момент – момент осознания неизбежного. Она хотела быть рядом с кем-то. Сильно.

С ним, с Баалом.

Дурочка-дурочка-дурочка.

А он приедет и теперь, наверное, прогонит

.

Обед не сварен; солнце перевалило через зенит.

Как быть дальше, что делать?

Еще два часа в бессмысленном кружении по дому, в тревогах и сомнениях – а на сердце все тяжелее, все сложнее разобраться в собственных чувствах. Ведь раньше хотела уйти, ждала, пока пройдут две недели, почему не ждет теперь?

К горлу подкатывала истерика; дрожали ладони.

В какой-то момент Алька не выдержала – сдернула с подушки наволочку, сложила ее вчетверо и вышла на улицу, в пустой двор. Постояла на крыльце, потерянная, затем шагнула на тропинку. Подошла к покосившемуся забору, перекинула через нее ткань, расправила ее, постояла так с минуту. Затем двинулась дальше.

Еще никогда она не бывала у соседки – не было ни необходимости, ни повода, а теперь пришла. Постучала в дверь, не зная, что сказать, лишь кивнула, когда открыли.

А ее не стали спрашивать лишнего – бросили: «проходи».