Путь к социализму: пройденный и непройденный. От Октябрьской революции к тупику «перестройки»

«…Приходит номер „Смены Вех“ и говорит напрямик: „У вас это вовсе не так, это вы только воображаете, а на самом деле вы скатываетесь в обычное буржуазное болото, и там будут коммунистические флажки болтаться со всякими словечками“… Такую вещь очень полезно посмотреть, которая пишется не потому, что в коммунистическом государстве принято так писать, или запрещено иначе писать, а потому, что это действительно есть классовая правда, грубо, открыто высказанная классовым врагом»[52]. Но главное, по В. И. Ленину, заключается здесь не в том, что сказанное Устряловым было выражением желаний классового противника. Мало ли каких реставраторских мечтаний не возникало по поводу Советской власти! Дело в другом: «Сменовеховцы выражают настроение тысяч и десятков тысяч всяких буржуев или советских служащих, участников новой экономической политики. Это — основная и действительная опасность»

[53].

Но прав ли был В. И. Ленин, оценивая опасность нэпа именно таким образом? Как известно, буржуазное перерождение тогда не состоялось, наоборот, — с преодолением нэпа нас поджидали опасности совсем иного рода. Не призрак ли буржуазной опасности сыграл злую шутку с экономическим курсом Советской власти, побудив отбросить рациональные, расчетливые и доказавшие свою эффективность приемы и методы новой экономической политики?

1.1. Производственные отношения, возникающие на базе незрелых предпосылок социализма

Возникавшие в ходе революции действительные социалистические элементы производственных отношений (и социально-экономических отношений вообще, и надстройки) представляли собой лишь неорганические фрагменты возможного социализма, то есть «проекта» выращивания объективно возможного общества как продукта развития и кризиса позднего капитализма. Когда я говорю «неорганические фрагменты», я имею в виду нецельные и самостоятельно нежизнеспособные социально-экономические элементы, не подкрепленные ни соответствующим уровнем производительных сил, ни адекватной политической формой, а потому внеэкономически сращенные с несоциалистическими формами. Из подобного сращивания и получилось то, что можно назвать деформированными переходными отношениями (или «мутациями») — бюрократическая планомерность, экономика дефицита, уравниловка, административный патернализм. В таких условиях социалистическая тенденция развития поддерживалась, с одной стороны, классовым составом и политической ориентацией органов государственной власти, а с другой — массовой поддержкой этой власти снизу и ростками участия трудящихся в контроле и управлении. Однако между этими двумя линиями существовал определенный разрыв, создаваемый различием социального статуса между рядовыми работниками и служащими аппарата управления. Вот такая система отношений и вела к формированию «реального социализма».

Его можно было бы охарактеризовать как социально-экономическую систему, переходную между капитализмом и социализмом (не «от… к…»,

а именно «между»), имевшую очень малые шансы успешно завершить процесс перехода, а сам этот переход мог начаться лишь в виду огромной силы первоначального социально-политического революционного импульса. Ведь социально-экономические предпосылки и элементы капитализма в этой системе были сильнее, чем предпосылки социализма (в экономическом отношении мы даже в преддверии социализма не находимся — напомню слова Ленина). Более того, строя мостик в это «преддверие социализма» (то есть в капитализм, а далее и в государственно-монополистический капитализм — ибо никакого иного «преддверия» у социализма нет), советская система сама в своем развитии неизбежно укрепляла и разворачивала материальные предпосылки капитализма в гораздо более широких масштабах, нежели предпосылки социализма.