Путь к свободе

Березко остановился. Он всмотрелся в человека, стоявшего на балконе, и узнал в нем Могилева. Да, это он, председатель городской думы, тот самый человек, который так красиво говорил здесь в дни февральской революции семнадцатого года. Что же он теперь скажет?

Могилев ораторским жестом поднял руку и начал торжественно:

— Друзья мои! Наша великомученица Россия наконец-то заканчивает гражданскую войну. Теперь мы должны перейти к мирному труду и на обломках, оставленных на нашей необъятной земле большевиками, возрождать свое государство… Поможем друг другу, как братья! Поможем иностранцам, нашим спасителям, ликвидировать русские беспорядки.

Березко оглядел толпу. Люди стояли молча, опустив головы.

— Поблагодарим же, друзья и братья мои, наших спасителей — англичан и американцев. Это те нации, кому положено свыше быть судьями и учителями! Да процветает дружба с великими державами — Америкой и Англией!

— Помилуйте, что он говорит! — тихо воскликнул, толкнув Березко, высокий старик. — Он с ума сошел?!

— Пули заставят что угодно говорить! — отозвался кто-то позади.

Березко усмехнулся и пошел туда, где должен был встретиться с юношей-связистом.

Юноши на условленном месте он не застал. Возвращался встревоженный.

Неожиданно его окликнул знакомый голос:

— О, Мартына Федоровича! Ты живая! Как я рада тебе видать!

— Киричаев! — воскликнул Березко, протянув руку ему навстречу.

— Я думал, тибе уже нету живой.

— Ну што ты… Куда же я денусь?

Они присели на разрушенную стену дома и разговорились.

— Я твой дочка помогал бежать от Абдулла Эмир.

— Знаю… все знаю… Спасибо, от всей души спасибо!

— Я тоже бежал от него.

— Убежал? — подхватил Березко. — А што ж ты делаешь теперь?

Киричаев замялся. Потом рассказал, что он чуть не убил Абдуллу и теперь скрывается.

— Ну, ничего, — проговорил задумчиво Березко, — подожди, Али… Скоро их, проклятых, як ветром сдует с нашей земли… А скитаться не годится… наскочишь на глаза Абдулле — пропадешь…

Беседуя с Киричаевым, Березко, по-братски доверившись, рассказал ему многое из того, что пережил, и сказал, что приехал сюда, домой, к своим берегам, ловить рыбу. Он говорил ему о вере в их правое дело, о чести людской.

— Честь, честь! — повторил Мартын Федорович. — Это великое дело!

Киричаев потупился.

— Абдулла твоя тоже хочет найти… — вдруг сказал он Березко тряхнул бородой и засмеялся.

— Он же хочет, штоб я ловил рыбу для його!

— Да, конечно, — мрачно проговорил Киричаев и снова потупился. — Мартын Федорович, уходи из города, много плохой люди тут есть.

— Ничего! Ну, прощай, Али, спасибо тебе за все, — душевно сказал Березко. — Иди в каменоломни и дерись за нашу Советскую власть! Прощай!

Киричаев помрачнел, кивнул ему головой и, не сказав ни слова, ушел.

Свернув на Центральную улицу, Березко встретил художника Федорова.

— А, Мартын Федорович! — радостно воскликнул художник, протягивая ему свою сухую руку и торопливо озираясь по сторонам. — Здравствуй! — Он понизил до шепота свой хрипловатый голос: — Что это ты как свободно разгуливаешь?

— А што? — тревожно спросил Березко.

— Да ты, видно, ничего не знаешь? — быстро проговорил художник. — Ради бога, скройся! Ты же видный моряк!

— А в чем дело?

— Хватают людей. Многие арестованы… Пойдем отсюда…

Послышался неясный шум и выкрики мальчишек:

— Взяли!

— Ведут!

Березко поднял голову и увидел па базарной площади огромную толпу. Английский конвой вел полураздетого, босого юношу, окружив его плотным кольцом.

Когда конвой приблизился, Березко узнал в арестованном комсомольца Назарова. Это был юноша, которого он привез сюда для связи и которого не мог найти в условленном месте.

Назаров ступал с трудом, волоча ногу. Но во всех его движениях чувствовались спокойствие и уверенность. Глаза его глядели открыто, в них было сознание своего достоинства и правоты.

Среди двигавшейся за ним толпы слышались шепот, вздохи, гневные восклицания.

Березко смешался с толпой, рассыпавшейся по тротуарам.

Кто-то порывисто схватил его за локоть. Он обернулся и остолбенел, увидев перед собой одетую в синий костюм девушку с разрумянившимся лицом.

— Папа! Ты чего здесь? — проговорила она прерывающимся голосом.

— Дочечка!

— Тише! Идем отсюда. — И она увлекла его в сторону, к стене, где стоял поджидавший их художник.

— Ну что? — спросил тот тихо.

— Схватили! — шепнула Аня. — Не успели выручить… Теперь погиб…

Когда конвой свернул за угол и Назарова повели к огромному зданию, в котором помещалась английская контрразведка, художник шепнул что-то Ане и тут же исчез.

Аня взяла под руку отца и повела его через проходной двор огромного разрушенного дома…

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

1

Было около десяти часов утра. Солнце прогнало туман, и мокрые крыши домов, просыхая, курились легкой дымкой.

Одиннадцать рыбаков, арестованных и привезенных на военном катере с Еникальской косы, в своих желтых зюйдвестках, непромокаемых цвета охры плащах и тяжелых, кованых сапогах, стояли на площади базара, около беленькой греческой церкви. Неподалеку, влево, высилась огромная гранитная лестница с широкими выступами площадок.