Путь к золоту Рюрика

— Что-то случилось, Аристарх Венедиктович? — глядя на комичные телодвижения своего хозяина, поинтересовалась Глафира.

— Случилось, милая, случилось. Никак не могу найти свой кошелек, а ведь утром он был, точно был, — продолжая ощупывать сюртук, с детской обидой ответил сыщик.

— Точно был? А где вы его видели в последний раз? — Глафира сняла с вешалки плащ Свистунова и осмотрела его тоже.

— Так, кошелька нет и часов позолоченных на цепочке тоже нет, — сыщик поднял на Глашу глаза, полные слез. — Что же это такое делается? Там же рубли серебряные были. Да как так-то?

— Аристарх Венедиктович, сконцентрируйтесь, ответьте честно, где и когда видели в последний раз кошелек и часы? — строго спросила горничная.

— Кошелек утром был, точно был, когда я выходил. А часы… — Свистунов задумался. — Вспомнил, на часы я поглядел при входе на Сенной рынок. Там еще толпа такая была, я хотел прогуляться, купить парочку баранок… маковых… — зачем-то принялся оправдываться сыщик.

Глафира тяжело вздохнула.

Сенной рынок был одним из мест сосредоточения питерских щипачей-карманников, которые филигранно могли вытащить у жертвы что угодно так, что «ощипанный» ничего и не почувствует.

«Все, тю-тю теперь кошелек, а часики давно уже в ломбард сдали», — подумала Глафира, а вслух спросила:

— Что-нибудь еще пропало? Проверьте тщательнее.

Свистунов поднял на нее испуганные глаза и прошептал охрипшим голосом:

— Пропал дневник Яновского, он у меня во внутреннем потайном кармане был.

Глафира ойкнула и схватилась за голову.

Записи из старого дневника. 3 июня 1866 г

Я работаю до изнеможения, практически по шестнадцать-семнадцать часов в сутки, оставляю время лишь на краткий и тревожный сон и небольшой перекус, который я предусмотрительно беру с собой. Начальство мною довольно, Никодашин часто хвалит меня и с улыбкой предупреждает, что при таком темпе я за год разберу и рассортирую все фонды Академии наук.

Но в последнее время мне немного не по себе: начались проблемы со здоровьем — то ли всему виной губительный петербургский климат, то ли отсутствие отдыха и нормальной домашней еды, но я чувствую себя больным и разбитым. Я почти не выхожу на улицу, забыл, когда прогуливался на свежем воздухе. Мой друг Р. ругает меня за это — просит так себя не доводить и хоть иногда выходить на свежий воздух и побольше спать.

Я послушно киваю ему, но не могу забросить работу — чувствую, что я на правильном пути и делаю важное для науки дело.

Тем более времени у меня осталось не так уж и много.