Путь кама

Хата Эдуген, дщерь Мала Тэнгри и мать земли плодородной, возлюбила супротив наказа отца Ата-Улана. Отдалась ему и возлегла на ложе Восточного божества. Только напрасны были ее надежды, после ночи с богиней отрекся паук от клятв и ушел восвояси. Оставил тайную жену горевать по утерянному.

Поникла хата, аки цветок без влаги, но получив семя, что возродило жизнь в чреве и сердце ее, расцвела пуще прежнего. Поклялась она сберечь тело свое до дня рождения дитя.

Пришлось скиталице сбежать с небес и родить потомство на перепутье дорог в мире Срединном, ибо страх перед Небесным Отцом и битвой, где не будет спасенных, заставили богиню отлучиться от вечной жизни. Доверилась Эдуген челяди верной, что служили богам с начала времен, призвала к себе смертного. Прибыл нагваль худ и слаб, принял ребенка из чрева хаты. Едва успел укрыть малютку, как сомкнула хата очи и отдалась теченью реки безвременья.

С той поры пропали нагваль и дитя в мире людском и знать не знали, слыхать не слыхивали о них на Небесах. Мала Тэнгри же от горя, али с умыслом каким, растворился меж звезд, оставив три юдоли без благословения и защиты.

Бурхан проклятий, Тимучин, белый кам. Летопись двумирья «Главы Пути к Свету».

Нет славных деревьев с ядовитыми плодами и нет гнилого древа, которое приносило бы плоды добрые. Ибо всякое дерево познается через плоды свои, как человек постигается через потомков.

Иван Гел ибн Али. «Прозрение и слепота», том 2.

Нет славных деревьев с ядовитыми плодами и нет гнилого древа, которое приносило бы плоды добрые. Ибо всякое дерево познается через плоды свои, как человек постигается через потомков.

Иван Гел ибн Али. «Прозрение и слепота», том 2.

Бархат был везде. Софа, кровать в пять саженей, пуф с резным изножьем мягко светились алой драпировкой и золотыми вензелями. На точно таком же кроваво-красном ковре примостились икринки недоеденной сириллы и кеты.

Статный мужчина с минуту разглядывал упавший завтрак, затем заскрипел кожей брюк, поворачиваясь к женщине в постели. Из-под кружев на него взглянули растерянные глаза с влажными отпечатками слез в розовых уголках. Живот холмистым полукружием вздыбился над равниной одеял, когда дама попыталась повернуться набок. Было трудно, тяжело, особенно после бессонных ночей и слабости хвори, что приключилась.

Мужчина не помог. Он хмуро сдвинул брови и отвернулся. Толстая коса, лежащая на его мускулистой спине, колыхнулась в такт движению и повисла пепельным жгутом до самой талии.

К женщине подбежала юркая служанка в кружевном чепчике из шерсти, наклонилась и принялась вытирать со лба выступивший пот. Заботливо убаюкивая больную тихим голосом, она укоризненно стрельнула взглядом в сторону гостя. Верхняя губа простолюдинки приподнялась, на носу выступили морщинки. Выражение крайней неприязни было настолько явным, что заметил его даже кот у входной двери.

– Когда он впервые пришел? – задал крутившейся в голове вопрос гость и посмотрел на хозяина усадьбы.

Филипп, обрюзгший, неряшливо одетый в халат поверх замасленного камзола сорокалетний князь хмыкнул и отошел от створок дверей. Он стоял там с тех пор, как пришел незнакомец. Пока гость разглядывал его Кожун, князю приходилось играть роль статуи, но, теперь настало время пообщаться, и он с удовольствием оторвался от позолоченной арки косяка, чтобы подойти ближе.

– Давеча будет… – Начал мужчина, но замолчал, взглянув на супругу.