Заготовка овощей задержала ремонт джипа, потому что дядя Леша не мог отойти от сушилки. Правда следил он за ней стоя на берегу со спиннингом в руках и вытаскивая рыбок одну за другой. Поймав и выпотрошив карпа или окуня, он его тут же круто солил и пристраивал сушиться рядом с овощами, поэтому овощи из его сушилки изрядно отдавали рыбой.
– Не беда, – заявил наш дядя-оптимист, – надо пометить мешки и употреблять эти овощи между постами, когда в церковном календаре стоит разрешение на рыбу.
Принеся к нему очередной противень с нарезанными овощами, я изныла:
– Дядя Леша! Ну когда же ты меня домой отпустишь?
– Ты уши моешь, Кассандра?
– Ну, мою.
– И моющий уши да слышит! Я тебе уже пять с половиной раз говорил: после Успения поедешь.
Накануне Успения я опять помогала сестрам украшать церковь к празднику. Мне снова удалось придумать нечто необычное, удивить и порадовать сестер и матушку Руфину. Я выпросила у Дяди Леши кусок сети для ловли рыбы, а у матери Иоанны баночку серебряной краски. Я выкрасила сеть серебром, а потом нашила на ее узелки белые, голубые и синие цветы. Этим серебряно-цветочным ковром я накрыла низенький столик, на котором лежала «плащаница» – изображение скончавшейся Божией Матери. Такие же цветы я использовала для иконы Успения, на которой, кроме уснувшей Богородицы, был изображен Иисус Христос со спеленутым младенцем в руках – душой Божией Матери, как мне объяснили сестры. Мне помогали две девушки-паломницы: на праздник в обитель опять съехалось много гостей.
В этот раз я отстояла всю всенощную, потому что мне очень нравилась песня Божией Матери, которую мне спела на Лебединой поляне сестра Леонида, – по церковному «светилен». Как только сестры начинали его петь, внутри у меня поднимался настоящий плач. Я с трудом сдерживала слезы, не выпуская их наружу – в церкви было полно народа, и я стеснялась плакать. А некоторые плакали, причем не только паломники, но и сестры…
На другой день рано утром дядя Леша поехал встречать запоздалых паломников и видел, как неподалеку пролетел красный вертолет экологистов. Он сказал об этом матушке.
После праздничной литургии была опять трапеза в саду, потом паломники, дождавшись отлива, стали разъезжаться, а сестры отправились отдыхать: по праздникам в обители прекращалась всякая работа, кроме самой необходимой – на кухне, например. Я помогла сестрам вымыть посуду после трапезы и решила пойти в парк погулять. Набрала в саду подпорченных опавших яблок и отправилась кормить Лебедя.
Когда я была уже недалеко от болотца, я увидела довольно далеко впереди на тропе сестру Леониду; видно, она меня опередила и уже возвращалась с Лебединой поляны. Она шла степенно и величаво, она всегда так двигалась, и вдруг раскинула руки и стала кружиться в вальсе, а с берез на нее сыпались желтые листья. Это было очень красиво – монахиня, плывущая в вальсе среди кружащихся листьев. «Как раз картинка для моего сюжета, – подумала я с усмешкой. – Ах, сестра Леонида, сестра Леонида, не забыла ты, значит, прелестей мирской жизни!». Вдруг сестра Леонида упала и осталась неподвижно лежать на тропе. Споткнулась? Уже потом я вспомнила, что перед тем, как она начала кружиться, в лесу прозвучал какой-то негромкий хлопок, но в тот момент я не придала этому значения. Я подбежала к ней и увидела, что по ее белоснежному апостольнику расползается красное пятно. Я упала на колени и наклонилась к ней.
– Сестра Леонида, что с вами? Она глядела в небо широко раскрытыми остановившимися глазами.
– Сестра Леонида, миленькая! Ну сестра Леонида же!
Она медленно повела глазами и остановила их на мне.
– Кассандра… Скажите матушке… что меня… убили…
– Кто? Кто убил?
– Китайцы… Боже мой, прими дух мой!
Голова ее откинулась набок, глаза прикрылись и стали стеклянными.
Я в ужасе огляделась. Вокруг никого не было, только желтые листья, сорванные выстрелом, все еще продолжали падать на тропу. Как мне унести ее отсюда? Она такая крупная, мне даже не поднять ее… Я решила бежать в обитель и звать на помощь. Но сейчас я поднимусь с колен, пойду по тропе и меня тоже убьют!
Я на коленях отползла за ствол ближайшего дерева, встала и осторожно выглянула из-за него. Никого. Так, перебегая от дерева к дереву, прячась за ними и поминутно оглядываясь, я побежала вдоль тропы к обители.
Задыхаясь, я влетела к матушке Руфине без стука. Матушка спала сидя в кресле.
– Матушка! Там в лесу лежит сестра Леонида… Ее убили, матушка!
Сестры на носилках принесли сестру Леониду из леса и положили в малой церкви. Над нею постоянно читали Псалтырь – стихи древнего царя Давида, как мне объяснили – и постоянно кто-нибудь из сестер сидел рядом и плакал.
Дядя Леша сколачивал в своей мастерской гроб, стук его молотка разносился по всей обители, и слышать его было невыносимо. Потом он копал могилу возле большой церкви. Я подошла к нему и стала смотреть.
– Дядя Леша! Как ты думаешь, почему, умирая, сестра Леонида говорила о каких-то китайцах?