Путь Кассандры, или Приключения с макаронами

– Не знаю! Знаю только, что это антихристовы слуги. А еще я знаю, что пора нам отсюда уносить ноги, пока всех не перестреляли. И ты можешь сделать это первая – твоя машина готова.

– Правда? Это очень хорошо, но я хочу остаться на похороны…

– Это еще зачем? – закричал дядя Леша, выпрямляясь и яме – она была ему уже выше пояса. – Катись отсюда к своей бабушке, пока не поздно! Ты что, не понимаешь, что происходит? Конец нашему острову, так… – и он добавил что-то по-русски, но совершенно непонятное. По его злющему, выпачканному серой землей лицу прокатились одна за другой и спрятались в бороде две мелкие слезинки. Я молча повернулась и ушла.

Я пошла к матушке, сказала, что мой джип готов, но я хотела бы остаться на похороны.

– Конечно, Санечка, оставайтесь с нами. Вы ведь успели подружиться с сестрой Леонидой… Лебедя вы вместе ходили кормить яблоками, песенки она вам пела… – и она заплакала.

Ох, эта матушка игуменья: ни за кем не следит, а все видит. Наверно, так и должно быть в обители.

Встретив меня вечером возле церкви, дядя Леша спросил:

– Ну? Когда едешь?

– После похорон. Матушка игуменья благословила задержаться.

– Ну вы даете с матушкой! – он покрутил головой и сердито отошел.

Хоронить сестру Леониду несли под успенский светилен «В Гефсиманийстей веси погребите тело мое…» Потом была служба прямо возле могилы. Я стояла позади всех сестер, чтобы никому не мешать, они все плакали молча, а я тряслась, всхлипывала, сморкалась и вообще… Сестры пели вместе с отцом Александром, который служил для сестры Леониды последнюю службу. Когда все умолкли и стали подходить к гробу прощаться, наступила такая тишина, что стало слышно, как в саду падают яблоки. Потом гроб опустили в яму, и все подходили и бросали по три горсти земли. Я тоже подошла и бросила. Мелкие камешки стукались о доски светлого гроба и с шорохом осыпались на дно могилы. Потом сестру Леониду зарыли, дядя Леша вкопал крест из желтых брусьев, и сестры засыпали могильный холмик цветами.

– Ну вот и все, – сказала матушка Руфина. – Больше никому из нас не лежать в земле родной обители. Теперь мы будем собираться в дорогу.

Потом были поминки: все сидели за столом и поминали сестру Леониду блинами. Каждая сестра получила по одному блину, а были они величиной с блюдечко.

– Матушка даже на масленицу уже давно не благословляет печь блины, а вот для сестры Леониды расщедрилась, – шепнула мне сидевшая рядом мать Алония.

– Почему нельзя печь блины в другое время?

– Потому что тесто из них готовится из макарон, а макароны нужны на просфоры.

– Я могу привезти побольше макарон, чтобы и на блины хватало.

– Куда ты их привезешь? Мы уходим…

– Куда же вы уходите?

– Не знаю. Боюсь, что этого пока никто не знает. Нас Богородица и так долго здесь сохраняла, другие монастыри уже давно разогнали…

После поминок я подошла к матери Евдокии.

– Мать Евдокия, можно с вами поговорить?

– Говорите…

– Вот вы собираетесь покидать обитель, как я поняла. Как же вы будете уходить? Ведь не пешком же по воде?

– Мы перевезем по очереди всех сестер к указателю на Жизор, а уже оттуда все пойдут пешком, в мобиле с прицепом поедут старушки и иконы.

– Мой джип уже отремонтирован: я могла бы помочь вам в переезде по воде. Я вообще могла бы какую-то часть пути ехать с вами, пока нам по дороге. Мы могли бы перевозить сестер группами от одной стоянки до другой, в салоне джипа можно человек шесть усадить, если расстелить матрацы. Мне кажется, будет правильно сразу всем оказаться как можно дальше от монастырского острова.

– В этом есть резон. Но я боюсь, что мы здорово вас задержим. Мы не соберемся скорее чем за три дня, а здесь оставаться небезопасно.

– Для меня менее безопасно, чем для вас, – я ведь не считаюсь асом.

– За помощь монахиням, да и просто за посещение монастыря вас тоже по головке не погладят.

– Бабушка столько лет это делает и не боится, а я еще только начинаю…

– Начинаете – значит собираетесь продолжать?

– Конечно! Раньше у меня была только бабушка, а теперь вот вы все появились… Вы мне совсем не чужие, мать Евдокия! Я это поняла после смерти сестры Леониды…

– Ах вот как… Ну, в таком случае придется поговорить с матушкой.

Матушка меня благословила дождаться конца сборов и уходить из обители вместе со всеми.

На другой день с утра, после литургии, я вместе с сестрами выносила иконы из обеих церквей – большой и малой. Небольшую часть икон матушка отобрала, чтобы взять с собой, а остальные монахини заворачивали в чистые полотенца, потом сверху оборачивали пластиком и упаковывали в приготовленные дядей Лешей деревянные ящики. Увидев меня за этим занятием, дядя Леша спросил:

– Ты все еще здесь?

– Угу.

– У сестер под ногами болтаешься?

– Угу.

– Зачем?

– Матушка благословила.

– А когда домой отправишься?

– А вот как соберемся, тогда вместе со всеми и отправлюсь. Буду сестер на своем джипе перевозить,

– Вот ты, значит, как…

– Вот так!

Я рассказала ему наш с матерью Евдокией план, сказала и про благословение матушки. Дядя Леша задумался, а потом снизошел: