— Философия — важная наука, — сурово проговорила наставница. — Особенно если ты собираешься принять участие в политической жизни двора. Следует разобраться с вопросами морали, и по возможности до того, как окажешься с ними лицом к лицу.
— Да, светлость. Хотя я все равно не понимаю, почему философия более «прикладная», чем история.
— История по определению такова, что ее нельзя испытать на себе. Все, что происходит с тобой, относится к настоящему, а это уже вотчина философии.
— Это просто вопрос терминологии.
— Да, — согласилась Ясна. — А термины обычно зависят от того, как их определяют.
— Возможно, — согласилась Шаллан и отодвинулась, позволяя Ясне опуститься под воду и смыть мыло с волос.
Принцесса начала тереть кожу жестковатой мочалкой.
— Дитя, это был потрясающе банальный ответ. Что случилось с твоим остроумием?
Шаллан глянула на скамью и драгоценный фабриаль. Она прошла долгий путь, но не могла совершить того, что требовалось.
— Светлость, мое остроумие временно отстранено от своих обязанностей, — сказала девушка. — Ожидает приговора от своих коллег — искренности и опрометчивости.
Ясна вопросительно вскинула бровь.
Шаллан, все еще упираясь коленями в полотенце, снова села на пятки.
— Как же вы отличаете правильное от неправильного? Если жрецы вам не указ, то как вы во всем разбираетесь?
— Все зависит от образа мыслей. Что для тебя самое главное?
— Я не знаю. Скажите сами.
— Нет. Если я отвечу, то буду ничем не лучше жрецов, которые навязывают верования.
— Ясна, они не злые.
— Да, они всего лишь попытались покорить весь мир.
Шаллан поджала губы. Война, что уничтожила Иерократию, раздробила воринизм на ордена. Это был неизбежный результат того, что жрецы попытались добиться власти. В обителях должны были обучать морали, а не навязывать ее. Теперь применять силу могли только светлоглазые.
— Вы говорите, что не можете предоставить мне ответы, — сказала Шаллан. — Но разве я не имею права просить совета у кого-нибудь мудрого? Того, кто многое пережил? Зачем мы вообще пишем книги и делаем выводы — разве не ради того, чтобы повлиять на других? Вы сами утверждали, что сведения бесполезны, если их не используют для умозаключений.
Ясна улыбнулась и опустила руки в воду, смывая мыло. Шаллан уловила в ее глазах победный блеск. Принцесса не всегда защищала какие-то идеи, потому что верила в них; она просто вынуждала ученицу действовать. Это выводило девушку из себя. Как же ей понять, что на самом деле думает Ясна, если той ничего не стоит менять одну точку зрения на противоположную?
— Ты ведешь себя так, будто существует всего один ответ, — заметила принцесса, жестом указывая на полотенце и выбираясь из бассейна. — Единственный, безупречно верный ответ.
Шаллан поспешно вскочила и принесла большое и пушистое полотенце.
— А разве суть философии не в этом? Не в поиске ответов? Поиске правды, истинного смысла вещей?
Вытираясь, Ясна приподняла бровь.
— Что? — спросила Шаллан, вдруг насторожившись.
— Кажется, пришло время для полевых учений. За пределами Паланеума.
— Сейчас? Но уже поздно!
— Я предупреждала тебя, что философия — практическое искусство, — проговорила Ясна, заворачиваясь в полотенце, а потом наклонилась и вытащила духозаклинатель из мешочка. Обвернула цепочки вокруг пальцев, закрепила самосветы на тыльной стороне ладони. — И я тебе это докажу. Помоги-ка одеться.
В детстве Шаллан обожала вечера, когда ей удавалось выскользнуть в сады. Когда все вокруг укутывало одеяло тьмы, мир делался совершенно иным. Под покровом теней нетрудно было вообразить, что камнепочки, сланцекорник и деревья — какая-нибудь чужеземная фауна. Шуршание кремлецов, выбирающихся из расщелин, превращалось в отзвуки шагов мистических жителей далеких краев. Большеглазых торговцев из Шиновара, погонщиков большепанцирников из Кадрикса или рыбаков, бороздивших Чистозеро на своих узких лодках.
Идя по ночному Харбранту, она ничего такого не воображала. Представлять себе загадочных незнакомцев в ночи когда-то было увлекательной игрой, но здесь загадочные незнакомцы были вполне реальны. Вместо того чтобы под покровом темноты превратиться в таинственное, интригующее место, Харбрант был почти таким же, как днем, — только опаснее.
Ясна не обращала внимания на призывы рикш и носильщиков с паланкинами. Она медленно шла, одетая в красивое фиолетово-золотое платье, и Шаллан, в синих шелках, следовала за своей наставницей. Принцесса не потрудилась уложить волосы после купания и оставила их распущенными, ниспадающими вдоль спины; такая вольная прическа была на грани скандала.