Путь Короля. Том 1

В первую же ночь братья распознали эту перемену. Обменявшись втихомолку взглядами, они, также не сказав ни слова, совершили то, что делали много раз до этого и в чем не признавались не только своим людям, но и друг другу. Они отобрали рабыню, закутали ее в парусину, засунули ей в рот кляп, крепко связали и глухой ночью подсунули в покои Ивара, где хозяин лежал с широко раскрытыми глазами, ожидая своей поживы.

Утром же они явились снова с деревянным сундуком, уже давно используемым для этой цели; сложили и забрали то, что осталось после этой ночи. Нет, Ивар еще не помешался, не сделался берсерком. И однако всякий благоразумный человек старался держаться от него подальше.

— Вот он, — крикнул один из монахов, выглянув из двери огромной мастерской, в которой монастырский люд трудился теперь на благо своих бывших союзников, а ныне хозяев. Рабы обливались потом в кузнице. Их можно было не подгонять. Они мигом удвоили свои усилия, зная, что Ивару ничего не стоит зарубить человека, показавшегося ему недостаточно усердным.

Алый плащ и серебряный шлем показались в дверном проеме. Ивар прошествовал внутрь, остановился и начал медленно озираться. Эркенберт, единственный человек, который после появления Ивара не переменился в лице, пошел к нему навстречу.

Ивар оттопырил палец и помахал в сторону мастеровых.

— Все готовы? Уже?

Он общался с англичанами на смешанном англо-норвежском языке. За эту зиму церковникам пришлось к нему приноровиться.

— Обоих хватит, чтобы испытать.

— Те, что мечут стрелы, — готовы?

— Взгляни.

Эркенберт прихлопнул в ладоши. Монахи тут же начали выкрикивать команды, а рабы лихорадочно принялись раздвигать ряды машин. Ивар не спускал с них глаз. Рассказывали, что после того, как братья унесли свой сундук, он неподвижно лежал в постели день и еще целую ночь, натянув на лицо плащ. Затем он встал, подошел к дверям комнаты и визгливо крикнул:

— Меня победил не Сигвардссон! Меня победили его машины!

И с тех пор, с тех самых пор, когда он призвал к себе Эркенберта в помощники, кузница ни на минуту не знала покоя.

Рабы выволокли за дверь мастерской метательное устройство, точь-в-точь такое же, какое применено было для отражения первого приступа Йорка. Установив его во дворе Минстера, они нацелили его на дальнюю стену, находившуюся в фарлонге от места стрельбы. Дюжина рабов укрепила там огромное соломенное чучело. Остальные же с бешеным усердием крутили ворот со свежевыплавленными зубцами.

— Хватит! — скомандовал Эркенберт. Подойдя к орудию, он сам проверил положение стрелы, бросил взгляд на Ивара и передал ему шнур, привязанный к железному рычагу-тормозу.

Ивар рванул на себя шнур. Рычаг отлетел вбок, ударился о шлем и отскочил. Все заглушил свист, с которым стрела, выскочив из своего желоба, унеслась к противоположной стене, и грохот удара. Никто не успел ничего толком заметить, а стрела раскачивала уже соломенное чучело, глубоко увязнув в его утробе.

Ивар выпустил из рук шнур и повернулся к архидиакону:

— Следующее.

На сей раз рабы выволокли на площадку совсем необычное орудие. Как и вращательница Шефа, оно держалось на раме из прочного дерева. Однако зубчатая передача крепилась не сверху, а сбоку, натягивая единственный трос, который наматывался вокруг деревянного бруса. На конце бруса была подвешена вместительная праща, своею сумкой едва не подметавшая землю. Рабы налегли на рычаги. Брус заегозил в гнезде засова.

— Это орудие стреляет камнями, — объяснил Эркенберт.

— То, что сломало мой таран?

Архидиакон довольно усмехнулся.

— Нет-нет. Там была огромная машина. Она метала большие камни. Но чтобы управлять ею, нужно было набирать очень много людей. И стреляла она только один раз. А эта машина мечет маленькие булыжники. Такую машину после римлян еще никто не делал. И только я, Эркенберт, смиренный раб Господень, вычитал ее описание у Вегеция. И построил это орудие. Зовется оно онагр, иначе — «дикий осел».

Раб водрузил десятифунтовую глыбу в сумку пращи и подал Эркенберту знак.

Архидиакон снова протянул шнур Ивару.

— Дерни и сорви засов, — сказал он.

Ивар повторил прежнее движение. Брус совершил невидимый для глаза рывок и с оглушительным хлопком застыл стоймя у перекладины, ударившись о прикрученный к ней тюфяк. Громоздкая машина запрыгала на земле, словно кузнечик, а праща уже описала куда более стремительную дугу, чем при выстреле из самодельного устройства Шефа. Черной молнией прорезав пространство двора, не поднимаясь и не снижаясь, камень вонзился в цель, подняв в воздух вороха соломы. Чучела больше не было. Беспомощно болтались рваные концы веревок. Рабы радостно загалдели.

Ивар медленно повернул голову к Эркенберту.

— Это совсем не то, — промолвил он. — Те камни сыпались на мою армию как град. Каждая градина — смерть. Они высоко летели! — Он подбросил вверх булыжник. — А не так! — И он швырнул другой булыжник в скачущего рядом воробья. — Ты мне сделал плохую машину.

— Как она может быть плохой?! — вскричал Эркенберт. — Первое — величайшее из всех осадных орудий! А второе предназначено для полевого сражения!