Путь на Индигирку

— Завязано, братва! — сказал он. — Идите кто отдыхать, кто на вахту. Как решили миром, так и будет, чтоб реву не зачалось, когда до воротков да перегрузок дело дойдет. Так, что ли?

— Так, так, капитан, — сказал усатый механик Жданов, живо, с хитроватой доброй улыбкой поглядывая своими угольно-темными глазами на Луконина. — На тебя будем равняться…

Поднялся было и я вслед за всеми, да Луконин остановил. И Данилова попросил остаться. Мы присели за стол рядом с ним.

— Ну, ребята, вы на Аркалу зимой катали, место, где геологи стоят, помните? Сможете показать на подходах, сколь еще останется?

— Ладна, — сказал Данилов, — покажем… — И для того чтобы поубедительнее уверить Луконина, еще раз сказал: — Ладна…

— Составь телеграмму, — взглянув на меня, сказал Луконин, — от всей команды, вроде как бы обязательство, как бы с политикой, понял? Я не умею, а у тебя, говорят, получается…

— А надо ли?.. — неуверенно спросил я, вспомнив свою реляцию после охоты за лосями. — Наобещаем, а потом… Время такое…

Луконин подпер красным с толстыми венами кулаком щеку, наморщил лоб глубокой складкой на переносье. Потом встрепенулся, сказал с облегчением, точно куль муки сваливал с плеча:

— Так ты просто напиши: пойдем по второму паводку точка Луконин точка.

— Вот другой разговор, — обрадовался я. — Как раз сейчас срок связи. Только тебе придется писать и подписываться самому, иначе радистка не передаст, она никому, кроме капитана, не подчиняется.

Я протянул ему свой блокнот, он долго, старательно выводил на страничке буквы, подвинул мне блокнот.

— Так? — спросил он. И когда я, пробежав радиограмму глазами, одобрительно кивнул, сказал: — Боязно мне с этими бумажками, свыкнуться с ими не могу. Я, знаешь, стряхнул мешок от муки и, как Василий Иванович мне рассказывал, спускаю туда все документы для отчетности. Из мешка куда им деться? Он говорил, ни одна у него не пропала. Осенью вывернул на стол, потом неделю с ими разбирался, все, как были, налицо и оказались. Мешок вернее всего… Отнеси телеграмму Наталье, будь другом, а я на мостик поднимусь, кабы, неровен час… Кривуны скоро…

— Свалишься ты, — сказал я, — вторые сутки не спишь, дойдем до Аркалы, отдашь концы в самый нужный момент.

— Всякий момент — самый нужный, — назидательно сказал Луконин. — Успеется с отдыхом, после навигации успеется…

— Видал я, как ты после навигации зимой отдыхал, — усмехаясь, заметил я и — нечего делать! — отправился к Наталье.

Не очень-то хотелось мне встречаться с ней, всякий раз, увидев ее, я испытывал какую-то странную неловкость, будто именно я был виноват в том, что ушел Федор. Уж слишком предубежденно я относился к нему и тем осложнял его жизнь, и ее тоже. И теперь, когда Федора не было, мне казалось, что я, оставаясь рядом с Натальей, обладаю преимуществом, на которое не имею права, и что Наталья тоже это понимает и никогда мне этого не простит.

Дверца каюты радистки была открыта, я на всякий случай постучал. Наталья не ответила, она сидела за столом с наушниками, быстро записывала какую-то радиограмму, как всегда покачала головой, когда я вошел, чтобы ей не мешали. Я положил перед ней листок с текстом. Она окончила записывать, быстро прочла его, включила рубильник передатчика и заработала ключом, отстукивая точки и тире. На меня она, казалось, не обращала ни малейшего внимания, и в душе я поблагодарил ее за это, она давала мне возможность спокойно уйти. Я сделал движение к двери.

— Подожди, — сказала она, — Кирющенко спрашивал, вручила ли я капитану план-приказ на Аркалу, почему долго нет ответа. Наверное, сейчас ответит на эту, — она кивком указала на листок, который я перед ней положил.

X

«Чкалов» начал отвечать, Наталья стала быстро записывать, передвинув журнал радиограмм так, чтобы я мог читать принимаемый ею текст. Стариков и Кирющенко одобряли наше решение идти на Аркалу во второй паводок. Наталья переписала на бланк текст телеграммы, попросила меня отнести Луконину, сказала, что сейчас начнется передача сводки Совинформбюро, нельзя отходить от приемника.

— Потом приди, возьми сводку, я сразу лягу, еле держусь…

В ее словах не было и намека на неприязнь, все-то я выдумал. Она переборола себя, относится ко мне просто, как и ко всем.

— Почему ты не сказала, я бы мог сам вести запись передачи для газет, — сказал я.

— Все ждала сводки о нашем наступлении, — Наталья слабо улыбнулась, — хотела сама принять, Федор там уже, наверное, — объяснила она свое желание. — Наступление обязательно будет. Обязательно! — с силой повторила она.

Я поднялся на мостик, отдал Луконину в рулевой рубке листок радиограммы и спустился в каюту радистки, решив, что запись в эту ночь буду вести сам, прогоню Наталью спать. Она сидела с наушниками на голове, склонив голову на руки, и спала.