Я шёл мимо шеренги военнопленных, которых выпустили за ворота по моему приказу: у них были родственники либо в городе; либо рядом с городом. Шёл и тыкал пальцем: этого… этого… этого… бойцы выдёргивали их из строя и заталкивали обратно в лагерь — за колючую проволоку. Крики и мольбы не помогали, а особо упёртых убеждали приклады автоматов и удары сапогами пониже спины. Врут, пытаясь выбраться из-за колючки. Ауры показывали абсолютно точно. Вдруг меня как током ударило — я остановился, словно наткнулся на невидимую преграду. Нет — не на преграду — на взгляд: пустой, равнодушный, безучастный. Стоящий в строю молодой — не старше двадцати лет парень смотрел вперёд, словно в никуда: взгляд его не выражал ничего — абсолютно ничего! Я, даже, кажется, вздрогнул: память услужливо выдала из своих глубин нечто подобное, с чем не мне — Марченко: тогда ещё командиру мобильного погранотряда пришлось столкнуться вплотную! Видимо не радостной была та встреча, если даже я вздрогнул, наткнувшись на этот взгляд. Тонтон-макут… подсказала память…
То ли манчжуры; то ли китайцы; то ли монголы придумали изуверский способ получить идеального раба. Затягивали туго на голове пленника широкую полоску мокрой кожи и распинали на земле, привязывая руки и ноги к вбитым в землю колышкам, или привязывали крепко к врытому в землю столбу. И оставляли на солнце. Палящее солнце высушивало мокрую кожу и она стягивалась на голове словно железный обруч, вызывая невыносимую боль! Пленник кричал нечеловечески от чудовищной боли в голове, но никто к нему не подходил до самого вечера. Многие умирали от такой пытки, а кто выживал — навсегда теряли рассудок, становясь тупыми, послушными, беспрекословными исполнителями любых команд! Они даже ели и пили по приказу! Вот разве облегчались без приказа, но в любом месте, где их застала нужда. И взгляд у них был именно такой — отсутствующий и равнодушно-безразличный… С одним таким и пришлось сойтись Марченко в рукопашной схватке в полях Средней Азии. И воспоминания о той схватке были такими, что память не хотела выдавать их моему сознанию. Ну и не надо…
— У тебя есть родственники в городе? — справившись с волнением сухо спросил я у стоящего неподвижно парня.
— Нет… — равнодушно ответил он.
— А в окрестностях города? — спросил, уже зная ответ.
— Нет… — услышал лаконичный, бездушный ответ.
— А ты сам откуда? — решил выяснить всё до конца.
— С Поволжья… — последовал безликий ответ.
— А домой хочешь? — попытался растормошить его я.
— Мне всё равно… Да — такого ничем не пробьёшь…
— А почему вышел, если у тебя нет рядом родственников?
— Все пошли и я пошёл… — м. да… — тот ещё ответ.
— А почему не пошёл воевать в Красную Армию?
— Мне не нравится убивать… Однако задал он мне задачку…
— Так что же мне с тобой делать? задумчиво протянул я.
— Делайте что хотите… — безразлично ответил молодой боец. Отправил его обратно в лагерь — парень молча повернулся и ушёл в глубь территории лагеря, провожаемый недоумёнными взглядами охраны. А ведь он не один такой в этом лагере: приходилось сталкиваться с такими в других лагерях — и не с одним десятком. И это — идеальная машина убийства: палач, не задумывающийся ни о чём!