Путь Никколо

— Нам надо сообщить обо всем работникам и прислуге, прежде чем они разойдутся на ночь, — заметил Клаас. — Твоя мать готова сделать это сама. Тебе не обязательно быть с ней. Но почему бы тебе не пройти к ней сейчас и не убедиться самому, что она и впрямь желала этого брака? Если нет, я не стану противиться. Контракт разорвать невозможно, но я уеду. А потом Грегорио может собрать людей во дворе, и мы объявим им окончательное решение. Справедливо?

— Не совсем, — промолвил Феликс. — У тебя была целая ночь и весь день, чтобы уговорить ее. И наверняка ты начал подготовку за много недель до этого. А у меня осталось лишь несколько минут.

— Но ведь ты ее сын, — только и заметил на это Клаас. Да, он должен был пойти к матери. Но Феликс никак не мог придумать, какими словами отослать Клааса прочь. Наконец, он просто открыл дверь и обернулся к нему.

— Ступай и жди у себя.

И Клаас вышел без лишних слов, как будто вовсе и не был мужем его матери.

Феликс вновь ощутил комок в горле. Он подождал немного, чтобы прийти в себя. Затем он отправился к матери.

* * *

Оказаться в одиночестве впервые в жизни в семнадцать лет — это ужасно. Не раз прежде Феликсу доводилось стоять вот так, за дверью отцовского кабинета, набираясь смелости, чтобы постучать и лицом к лицу встретить гнев Корнелиса в ответ на очередную выходку, не подобающую его единственному сыну и обожаемому наследнику.

Но Корнелис никогда по-настоящему не знал Феликса. Мать знала его куда лучше и зачастую обращалась с ним суровее, нежели отец, и все же он привык ощущать ее незримую поддержку всегда и во всем. Даже когда он бунтовал против нее, он чувствовал это. Но только не сейчас В душе была такая пустота, что даже рука не дрожала, когда он наконец поднял ее, чтобы постучать в дверь. Ему просто было очень холодно.

Она не ответила, и он постучал вновь, не очень громко. И лишь затем сообразил, что звук, донесшийся до него только что — это был ее голос, и она уже во второй раз приглашала его войти. Феликс осторожно отворил дверь.

Его мать находилась в кабинете одна и сидела за своим огромным столом. Беседуя с Хеннинком или Юлиусом, она держалась в точности так же напряженно, причем свет из окна падал лишь на Хеннинка с Юлиусом, а не на нее. Единственным отличием сейчас было то, что она опиралась локтями на зеленое сукно и прижимала пальцы к губам, словно пытаясь согреть их. Феликс был уверен, что сейчас она пристально наблюдает за ним, отмечая и измученное лицо, и небрежно натянутую одежду. Но ему было все равно: пусть видит, что она наделала. Она это заслужила. Затем он подошел чуть ближе и обнаружил, что глаза матери закрыты.

Теперь он оказался у самого стола. Но вместо того, чтобы посмотреть на сына, Марианна де Шаретти зажмурилась еще сильнее. Затем наконец подняла веки и сложила руки на коленях. Голос ее звучал так, словно язык присох к небу.

— Твой друг понимает тебя куда лучше, чем я. Николас умолял меня прийти к тебе утром и обо всем предупредить.

Феликс в упор взглянул на мать.

— Ты бы все равно так сказала.

С тех пор, как она открыла глаза, то не сводила взора с его лица.

— Смотри на меня, как взрослый смотрит на взрослого, и думай о Николасе, как подобает взрослому. Вспомни все, что ты знаешь о нем, обо мне и о себе. Мы трое не должны лгать друг другу.

К собственному удивлению, Феликс обнаружил, что вновь способен дышать ровно. Он выпрямил спину.

— Но ведь ты ничего мне не сказала. Должно быть, боялась, что я помешаю.

Марианна де Шаретти кивнула.

— Да.

Он надеялся, что она продолжит, скажет что-то еще, будет возражать и пытаться оправдываться, чтобы он вновь мог разозлиться. Но ничего не последовало.

— Тебе было наплевать, что я чувствую! Ты просто хотела поскорее провернуть эту свадьбу, прежде чем я узнаю. Ты знала, как я буду… это будет…

— Я знала, что ты сочтешь это немыслимым. Да. Именно поэтому я желала устроить все это так, чтобы у тебя было время немного подумать. Феликс, ты хорошо знаешь Николаса. Ты и впрямь думаешь, будто он способен хитростью или силой заставить меня вступить с ним в брак? В самом деле?

Клаас. Клаас, который так долго был его тенью, но…

— Он очень умен, — заметил Феликс.

Лицо ее расслабилось, словно мать знала, каких трудов ему стоило это признание.

— Он также и мудр не по годам. И если тебе нелегко появляться на людях, то представь себе, каково ему. Он ведь знает, о чем станут говорить все вокруг. И я тоже знаю это. Так не думаешь ли ты, что у нас были весьма веские причины поступить так, как мы поступили.

— Деловые причины, — ровным тоном отозвался Феликс, не скрывая своего презрения. — Он только что заявил, будто хочет удержать компанию на плаву, пока я не смогу управлять ею. Словно я мог бы просить о чем-то подобном. Словно мой отец хотел, чтобы ты… Поверил бы, что ты…