Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

После этих побоев меня мучили мысли о вечности. Я лежал на подстилке, старался поменьше двигаться, поглубже дышать и не думать о том, что могу остаться тут навсегда. Навечно. От таких мыслей можно было сойти с ума… и это тоже означало вечность, но ещё более ужасную. Тот парнишка вставал у меня перед глазами снова и снова.

Меня никогда в жизни до Города Света не били просто так. Не в драке, а именно вот так, как… как раба. От этого тоже можно было сойти с ума, я не раз жалел, что не погиб… но вспоминал Танюшку и начинал утро с разминки.

Вообще говоря, я неплохо, хоть и однообразно, питался, если посмотреть непредвзято. Так что физические усилия даже были нужны мне. И после первого, совсем уж горького отчаянья, я начал изводить себя боксом и гимнастикой. Аль Карнай даже выходил несколько раз посмеяться над своим рабом, который колотил стенку кулаками так, что на ней постепенно образовалась вмятина.

В это время он видел меня только со спины, не в лицо. Иначе, наверное, начал бы бить и за бокс тоже. А так — это его просто смешило…

… — Зачем ты это делаешь? — спросил меня Кристо.

Он довольно часто разговаривал со мной, и я, сперва отмалчивавшийся, в конце концов перестал валять дурака. Кристо ведь ни в чём не был виновен. Он не был ни трусом, ни слабаком, как мне показалось сначала. Просто ему не для чего было бороться, в прошлом ничего не осталось, и он махнул на себя рукой.

— Я убегу, Кристо, — ответил я, усаживаясь у стены. — Даже если это будет первый случай. Я убегу.

Греческий мальчишка смотрел на меня печальными глазами.

Я — уличный пёс. Двор, в котором я рос,Бывал со мною часто жесток.Учил быть первым всегда, от ушей до хвоста —И ненавидеть хозяйский свисток.Мой первый педагогОтдавал мне всё, что мог —Он был героем уличных драк!Он твердил, что только тотПобеждает, в ком живётБлюзбродячих собак!Я не считал своих врагов, я не боялся их клыков,

Я не умел ходить с поджатым хвостом!А из всего, что в жизни есть, ценились верность и честь —А всё остальное потом!И в каждом новом боюВ борьбе за шкуру своюСо мною были друзья — это факт!Мы свято верили в то,Что не забудет никтоБлюзбродячих собак!Нас ненавидели те, кто труслив в темноте,

Они считали: мы мешаем им жить…И вот, с учётом того, что сотня на одного,Нас в результате смогли победить…И я дружу теперь с котом,Дверь я путаю с окном,Мне доказали, что стар я для драк!И всё реже во снеТеперь приходит ко мнеБлюзбродячих собак!«Удача — за нас!Мы уберём их «на раз» —

И это, без сомнения, так!И движется в такт,и ускоряет наш шагБлюзбродячих собак!»Максим Леонидов

* * *

Абди аль Карнай ушёл рано утром, и я, открыв ему дверь и закрыв её за ним, вновь завалился спать «до завтрака». Плюсом моего угла было то, что за день стены нагревались и даже под утро всё ещё щедро отдавали тепло (даже если учесть, что тут и вообще жара!)

Кажется, мне что-то снилось, но не помню — что и, проснувшись, я увидел, что на этот раз мне принёс есть не Кристо, а всё та же служанка-негритянка. Эта губастая бритая наголо тварька меня боялась (даже миски пододвигала специальной палкой), но в то же время я был ей любопытен. Вот и сейчас — она по-обезьяньи уселась на крылечке, выложенном мозаичной плиткой, свесив с колен положенные на них руки и внимательно-опасливо следила, как я ем. Вообще это не очень приятно, когда на тебя смотрят, как на волка при кормлении зверей. Но и льстит, если честно.

Закончив есть, я чуть подтолкнул миску ногой:

— Иди, забери, — предложил я негритоске. Она, поняв жест, вскочила и молнией исчезла в доме, словно я мог сорваться с цепи и разорвать её в клочья.

Разорвать её в клочья я, наверное, мог. А вот сорваться… Я обсасывал эту идейку и внимательно исследовал стену. Её, вообще говоря, можно было бы и раскрошить. Но сквозь неё проходили — кажется, это называется «армировали» — стальные балки, в одну из которых уходил расклёпанный там, снаружи, на улице, штифт, которым заканчивалась цепь. А у самой цепи звенья были литые.