Лицо лежавшего в загаженном и испещрённом следами птиц и лис снегу мальчишки разобрать уже было нельзя, да и пол разбирался с трудом. Зато было ясно, что парнишка просто замёрз. Он лежал в снегу голый, и руки у него были натуго скручены за спиной в запястьях и локтях шершавой верёвкой.
Я вновь несколько раз выругался покрепче для успокоения нервов. Заорал на одного из воронов: «Пошшшёл!» Он отскочил, но не улетел, а уставился на меня чёрным бессмысленным глазом.
Труп успел окоченеть. И если ему уже было всё равно, то мне — тошно. Кто-то опять развлекался в окрестностях. Не негры — они простые, как юбилейный полтинник. Отпустить связанного и раздетого пленного может прийти в голову только белой
сволочи.Интересно, далеко ли он ушёл? Мы-то живём здесь, но пока никого не встречали, а выяснять этот вопрос надо…
Вздохнув, я начал таскать камни от ближайшей россыпи и обкладывать тело по контуру, постепенно наращивая загибающийся свод.
Но перед этим — срезал верёвку.
— Значит, где-то рядом снова обосновался маньяк с гипертрофированным властолюбием.
Все закивали, но молча. Всё равно лучше Йенса сказать было нельзя.
Снаружи разгулялся настоящий буран, но в нашей пещере было тепло и достаточно уютно, только время от времени нервно содрогался полог, когда вихри били прямо в него. Ярко и жарко полыхал очаг, мы только что закончили ужинать и обдумывали вышеуказанную проблему. Не все, впрочем — кое-кто просто спал, а Димка и Олег Крыгин играли в шахматы. Да и я, если честно, не очень участвовал в этом важном разговоре, потому что Танюшка взялась делать мне массаж (я не просил, честно!). По-моему, она сама от этого тащилась, но за себя могу сказать, что в разговоре я участвовал только нечленораздельными репликами, находясь на тоненькой грани между сном и бодрствованием, но не сваливаясь ни туда, ни сюда.
— Может быть, нам не стоит вмешиваться? — предложила Ленка Чередниченко, но неуверенно — она сидела, прислонившись к Сергею, и изящно позёвывала.
— Да во что вмешиваться? — хмыкнул Мило. — Мы ведь даже не знаем, где, кто и чем таким занимается… Если бы узнать… А что, — глаза у серба загорелись, — может, провести разведку?!
— Вот, вот, вот, поехали, — пробормотала Ленка, устраиваясь удобнее, — разведку боем… Олег, ты чего молчишь?!
— Я не молчу, — мне понадобилось сделать усилие, чтобы прийти в себя, — я говорю… Можно разведку, конечно. Надо только подумать, куда и как, — и я снова бесстыдно нацелился впасть в бессознательное состояние, но Танюшка неожиданно привела меня в чувство точным ударом сгибом пальца под рёбра. — У-у!!! — взвыл я. — Ты чего?!
— Прими участие в совете, князь, — она повторила тычок.
— Тань, больно! — я сердито накинул куртку. — Ладно, какой совет, о чём?! Сейчас всё по своим местам расставим. Усилием воли.
Поднялся страшный хохот. Наконец прорезался Андрей:
— Он не слышал просто ни фига!
— Всё я слышал! — возмутился я. — Ладно, я сказал. Воевать будем обязательно. Когда найдём врага, — я тряхнул головой, отбрасывая остатки дурмана и включился в проблему полностью. — Вообще-то, ребята и девчонки, — я подсел к огню поближе, — я вот что хочу сказать. Не знаю, как вы — а мне, если честно, морально тошно сидеть спокойно, пока кто-то развлекается, издеваясь над людьми. Я всех предупреждал, что со мной легко не будет, что я собираюсь восстанавливать по дороге справедливость — ради развлечения и морального удовлетворения… Сергей, — я кивнул ему, — поведёшь разведку?
— Конечно, — легко согласился он. — Кто со мной?
— Я!!! — взревел дикий дружный хор.
— Отставить!!! — перекрыл их воплем я. — Сергей, не разлагай массы… Потом решим, кому идти. Когда буран кончится…
— мурлыкал Басс, —
— он выдохнул, приглушил струны. Ингрид, прильнувшая к его спине, тоже вздохнула. — Раде, подыграй.
Македонец охотно достал самодельную свирель, продул её. Линде, улыбнувшись Видову, вытащила глиняную дудочку, поднесла к губам. Басс пощёлкал струнами, подкрутил колки. —
Я вскинул голову и замер. Печальной была музыка, и слова, падавшие холодными снежинками, не таяли в свете костра. Негромко, тоненько вступила на разные голоса свирель Раде — македонец играл, прикрыв глаза, а через миг другим тоном вплелась дудочка задумчиво глядящей в пламя Линде…
Я посмотрел на Раде — мне вдруг почудилось, что он заплакал. Но это совсем по-человечески зарыдала его свирель…