Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

…Хотите честно? Это было здорово — вот так идти по тротуару в толпе, рука об руку, молча и удивлённо впитывая в себя атмосферу ночного города, постепенно начавшую казаться привычной и естественной. Танюшка, правда, в начале несколько раз буркнула, что отвыкла от юбки, но потом смирилась, ловко приладилась постукивать каблучками рядом. А я вдруг увидел кое-что и сказал:

— Смотри, Тань. Видишь ту башню? Это управление железной дороги в Воронеже.

— Мы в Воронеже?! — удивилась Танька.

— Да, — уже уверенно подтвердил я. — Вон и Петросквер… Неужели там всё так изменилось? Как будто и не Союз…

— Так это и не Союз, — напомнила Танька. — Слушай, а что у нас в сумках-то?! Пошли в этот сквер, посмотрим.

Мы перешли улицу подземным переходом, в котором густо сидели нищие и теснились у стен лотки уличных торговцев. Я скользнул взглядом по лежащим на лотках порнографическим газетам и журналам с русскими и иностранными названиями. «Плейбой», надо же!.. Прошли несколько ментов — в какой-то дикой форме, с дубинками, пистолетами, наручниками и… автоматами! Атмосфера в переходе была неприятной, давящей, и я вздохнул облегчённо, когда мы выбрались в парк и сели на первую же скамейку подальше от улицы, но под фонарём.

— Ой, смотри! — Танюшка резко тряхнула свою сумочку, из неё высыпались на лавку книжечки документов. — Аттестаты, метрики… свидетельства о рождении… Олег, паспорта!

— Паспорта?! — я недоверчиво взял обе книжечки, пролистнул, хмыкнув изумлённо. Под моей фотографией было написано, что я — Андрей Валентинович Лобанов, Танюшка оказалась Инга Олеговна Сёмина. Мы родились в 1978 году в Тамбове. — С ума сойти… — только и сказал я.

В сумочке оказались ещё какие-то деловые бумаги, довольного много, я не стал пока разбирать — какие, а так же — три ключа с биркой, на которой было помечено: «Ул. ген. Лизюкова, 30, кв.72». У меня на этот раз даже слов не нашлось. И их не стало больше, когда я открыл свою сумочку.

— Тань, деньги! — вырвалось у меня.

Денег было много. Начать с того, что они были странные, непривычного размера и рисунка, крупные — по миллиону рублей! И этих купюр были пачки по сто штук в каждой… — Чёрт, чёрт, чёрт, а это что?!. Тань, это же доллары! Тут написано!

Долларовых пачек — купюры по сто долларов, тоже по сто штук — было гораздо меньше, но тоже немало. А на самом дне лежали плотные столбики в пергаментной бумаге. Я надорвал один — оттуда блеснула царская десятка-червонец.

— Прыжок в новый мир, — странно улыбнулась Танюшка. — Полностью документы, ключи от квартиры, наверное, документы на неё и целое состояние в нескольких валютах… Невероятно, Олег… Ну что, поедем на эту Лизюкова? Или пойдём, тут близко, нет?

— Не знаю, — признался я, вставая.

И обнаружил, что мы — не одни.

Двое парней — постарше меня и покрепче — стояли буквально возле нас; увлеклись мы, пропустили… По сторонам маячили ещё шестеро. Резко пахло алкоголем, лица тех, кого я видел, не отражали ни интеллекта, ни готовности к сотрудничеству, ни даже простого гостеприимства.

— Сумку давай, — без предисловий, «двадцати копеек» и «закурить», потребовал один из стоявших вплотную. — И вали отсюда без шума, а с девчонкой мы поговорим.

Ещё двое, погыгыкивая и поцыкивая зубами. Подошли к Таньке сзади.

— Вообще-то в моё время, — задумчиво сказал я, — девчонку, как правило, отпускали и разговор вели с парнем. Тань, тебе не кажется, что здесь много изменилось к худшему?

— Определённо, — процедила Танюшка. — Руки убери, а? — что-то шлёпнуло, послышался мат.

— Он уходить не хочет, тоже типа присоединится, — подал голос до сих пор молчавший второй старший. — Гля, хаер какой, точняк пидар!

— А это мы сейчас проверим, — процедил первый, и в его левой руке возник и со щелчком выбросил лезвие кнопочный нож.

Это — было — ошибкой.

Неизвестно, успел ли понять что-то нагрузившийся плохим пивом мальчишка, вообразивший себя героем ночных улиц. Едва ли он даже толком успел осознать, что не так

.

Просто увидел, как странно и страшно изменилось лицо интеллигентного, симпатичного, хорошо одетого пацана, на лбу которого внезапно выступил шрам. Увидел — и упал даже не в боль.

В темноту…

…Я уложил парня с ножом раньше, чем он начал свой — страшно медленный — удар. Свингом в висок. Позади послышались плотные, мягкие удары — один, другой, Танюшка прервала неприятный ей разговор в самом начале двумя фуэтэ в голову. Я двинул оставшегося передо мной по вискам кулаками, и он завизжал:

— Уйя-а-а-а-а!!! — и, рухнув наземь, покатился по ней от нестерпимой боли. Я развернулся — Танюша, сбив круговым шассе бросившегося к ней парня, влепила ему пинок под челюсть. Прыжок — от моего удара ногой в открытый бок ещё одного так швырнуло в дерево, что он отлетел от ствола в сторону и рухнул наземь.

Двое последних бросились бежать со всех ног, мгновенно растаяв в парковой тьме.

Шумела совсем рядом улица. Тоненько скулил в темноте тот, которого я ударил в виски. Один из сбитых Танюшкиными фуэтэ лежал неподвижно, второй стонал, придерживая скулу рукой. Остальные четверо не двигались.