Путь в стаю

Человеческий корабль, между тем, пользуясь суматохой в радах врага, попытался приблизиться на расстояние удара орудиями ближнего радиуса. Он шёл тяжело, как будто вразвалочку. Видно было — ранен тяжело, но не повержен. Люди собирались продолжить размен своих жизней. В этот момент от аппарата отделился небольшой модуль и споро прянул прочь. Он уносил послание для Конгломерации, а также должен был до последнего момента оставаться в зоне видимости, чтобы заснять всю картину боя и передать её братьям и сёстрам по расе. Нёс он в себе и кадры принятой ранее передачи из колонии, с короткой ремаркой капитана: «Был атакован на выходе из прыжка. Веду бой. Постараюсь забрать с собой как можно больше вероломных тварей. Не щадите их. Не ведите переговоры. Просто бейте. За Конгломерацию. За Человечество».

Люди тогда дорого продали свои жизни. Они всё же умудрились сблизиться с чужаком, и даже оказаться от него в выгодном положении, при котором вели бой один на один. Заработали кинетические электромагнитные орудия, выплёвывая во врага десятки килограммов разогнанных до чудовищных скоростей тугоплавких стержней. Вскоре чужака сотрясли конвульсии попаданий. Почти в тот же миг такие же конвульсии прошли по покорёженному телу корабля Конгломерации. Боевые аппараты — созданные для убийства, натасканные на убийство — закружились в смертельном хороводе. Только молчаливые звёзды видели это ожесточённое, беспощадное, непримиримое столкновение, но они были слепы и лишены чувств, чтобы в полной мере оценить героизм участников. Ещё недавно — лучших друзей, братьев и сестёр по разуму, а ныне — непримиримых врагов, всякие переговоры между которыми попросту невозможны.

Когда человеческому кораблю пришёл черёд умирать, он перед самой смертью успел застать гибель врага. Кинетическим орудиям в какой-то момент удалось нащупать что-то жизненно важное в туше чужого, и, после планомерного вспарывания в уязвимой точке, наружу выплеснулись скупые языки огня. Так что дальше корабль Конгломерации, не обращая внимания на огонь третьего чужака по и без того повреждённому борту, в свою очередь добивал своего врага. С каким-то садистским удовлетворением ввинчивал в его содрогающуюся в конвульсиях тушу иглы композитов, словно рыцарь — мизерикорд под забрало шлема поверженного противника. Два корабля — чужой и человеческий — раскололись одновременно, выбросив в холодный космос остатки воздуха, опалившего покорёженную внешнюю обшивку языками огня.

Последний кадр показывал разлетающиеся осколки некогда мощных и смертоносных аппаратов, созданных человеческим и нечеловеческим разумом. Третий чужак медленно уходил прочь, словно до конца не верил, что всё уже закончилось, и он всё-таки вышел из схватки победителем…

Это побоище проняло и меня. Я невольно откинулся на спинку кресла-кокона, переводя дух. До сих пор перед глазами стояли картины разрываемой в труху обшивки. И это послание капитана… Кто знает, какую роль оно сыграло в грядущей расправе людей над «дружелюбными» мишками? Какова была сила боевого братства во флоте Конгломерации? Однозначно она должна была быть огромной, раз люди тогда жили идеей и готовы были принять за неё смерть. Они должны были не просто уважать поступок боевых братьев и сестёр — они должны были боготворить его. Очень сомневаюсь, что какие-то внешние флоту факторы могли сдержать метиллий от праведной мести. Вероломство. В ответ на братскую руку дружбы. Что могло остановить их от адекватного ответа?

Но никто не собирался никого останавливать. Никто не собирался ни с кем вести переговоров, и повторно наступать на те же самые грабли. Потому что в третьей части фильма показали колонию — такой, какой её увидели миллионы людей по всей Конгломерации, когда эти кадры были преданы гласности.

…Двое метиллиев в форме шли по посёлку. Они проходили мимо аккуратных домиков, заходили в открытые двери, останавливались на небольших изящных площадях. Наконец они надолго замерли в огромном зале самого большого строения — явно созданного когда-то для проведения собраний, на что указывали стройные ряды кресел.

Лица метиллий были бледны. Даже их врождённый оливково-тёмный оттенок не спасал, они казались именно белыми, под стать волосам. Выражения лиц запеклись безучастной маской, и только стальной блеск в глазах и плотно сжатые в полоску губы показывали, что на самом деле творится в душах этих обычно спокойных и невозмутимых представителей человеческой расы. Причина подобного душевного раздрая была видна невооружённым взглядом, проступая практически в каждом здании и помещении некогда живого и по-своему яркого поселения.