Путешественница

И тут до меня дошло, что сегодня пятница и дело идет к полуночи. Да, мне есть куда направиться. Я повернула обратно к пригороду, где мы жили, к церкви Святого Финбара.

В это время часовня во избежание вандализма и грабежа была закрыта, но для припозднившихся верующих под дверной ручкой находился кодовый замок с пятью пронумерованными кнопками. Прихожанин, знающий код, мог попасть внутрь на законных основаниях. Войдя, нужно было отметиться в лежащем у алтаря регистрационном журнале.

– Святой Финбар? – помнится, недоверчиво переспросил Фрэнк, впервые услышав от меня про эту церквушку. – Нет такого святого. И быть не может.

– А вот и есть, – не без самодовольства возразила я. – Ирландский епископ двенадцатого века.

– А, ирландский, – с облегчением протянул Фрэнк. – Тогда понятно. Но чего я не могу понять, – сказал он, стараясь быть тактичным, – так это… э-э… зачем?

– Что «зачем»?

– Зачем тебе посещать эту церковь? Ты никогда не отличалась религиозностью, набожности в тебе не больше, чем во мне. У тебя нет привычки ходить к мессе или там причащаться. Отец Беггс каждую неделю спрашивает меня, где ты.

Я покачала головой.

– По правде говоря, Фрэнк, мне трудно тебе это объяснить. Я хожу туда, потому что… чувствую такую потребность.

Я беспомощно воззрилась на него, не зная, как объяснить все доходчиво.

– Там… там царит покой, – сказала я наконец.

Фрэнк открыл рот, как будто хотел продолжить разговор, но отвернулся и покачал головой.

Там действительно царил покой. Парковка у церкви была пуста, не считая одной-единственной машины припозднившегося верующего, поблескивавшей под фонарями обезличенным черным цветом. Войдя внутрь, я записала мое имя в журнал и прошла вперед, тактично кашлянув, чтобы дать знать пришедшему для поздней молитвы человеку о своем присутствии.

Я опустилась на скамью позади плотного мужчины в желтой куртке-ветровке. Он почти тут же поднялся, преклонил колени перед алтарем, повернулся и направился к двери, коротко кивнув, когда проходил мимо меня.

Дверь со скрипом закрылась, и я осталась одна. Две большие белые алтарные свечи горели в неподвижном воздухе ровно, без вспышек. В сверкающей золотистой дароносице лежало несколько облаток. Я закрыла глаза и некоторое время просто прислушивалась к тишине.

В голове сумбурным водоворотом крутились события сегодняшнего дня. Будучи без пальто, я даже после короткого пути через парковочную площадку тряслась от холода, но мало-помалу отогрелась, и сжатые на коленях руки расслабились.

В конце концов, как обычно здесь и случалось, я перестала о чем-либо думать. Уж не знаю, то ли в присутствии вечности остановилось само время, то ли на меня навалилась вселенская усталость. Так или иначе, чувство вины из-за Фрэнка унялось, мучительная тоска по Джейми уменьшилась, и даже непрекращающееся давление материнства на мои эмоции снизилось до уровня фонового шума, сделавшись не громче медленного, равномерного и успокаивающего в темноте часовни биения сердца.

– Господи, – прошептала я, – отдаю на Твою милость душу твоего слуги Джеймса.

«И мою», – мысленно добавила я.

Я сидела там не шевелясь, глядя на мерцающий отблеск пламени свечи на золоченой поверхности дароносицы, пока позади не послышались тихие шаги. Кто-то вошел и со скрипом опустился на церковную скамью. Люди приходили сюда постоянно, днем и ночью. Благословенный алтарь никогда не оставался в одиночестве.

Я посидела еще несколько минут, потом соскользнула с церковной скамьи, в свою очередь поклонилась алтарю и, уже направляясь к выходу, увидела, как фигура в заднем ряду, в тени статуи святого Антония, зашевелилась. Человек встал и двинулся по проходу мне навстречу.

– Что ты здесь делаешь? – прошипела я.

Фрэнк кивнул в сторону нового молящегося, уже преклонившего колени, и, взяв меня за локоть, повел наружу.

Я подождала, пока дверь часовни не закрылась позади нас, а потом вырвалась и развернулась лицом к нему.

– В чем дело? – раздраженно спросила я. – Ты зачем сюда притащился?

– Я беспокоился за тебя.

Он указал на пустую парковочную площадку, где его большой «бьюик» угнездился, словно защищая мой маленький «форд».

– Одинокой женщине разгуливать по ночам в этой части города небезопасно. Я пришел, чтобы проводить тебя домой. Вот и все.

Он не заговорил о Хинчклифах или об ужине, и мое раздражение растаяло.

– О! – сказала я. – А как же Брианна?

– Я попросил старую миссис Мансинг, соседку, приглядеть за ней, подойти, если малышка заплачет. Но она, похоже, крепко заснула и вряд ли потревожит старушку. А теперь пойдем, на улице холодно.

Так и было. Холодный ветер дул со стороны бухты, закручиваясь студеными кольцами вокруг фонарных столбов, и я в своей тонкой блузке зябко поежилась.

– Значит, увидимся дома.

Когда я вошла проведать Брианну, меня окутало ласковое тепло детской. Малышка все еще спала, но беспокойно, ворочая рыжей головкой из стороны в сторону, причмокивающий ротик открывался и закрывался, как у дышащей рыбки.