Путешественница

Преданность горцев родовым связям вошла в легенду, и, если принять это во внимание, становилось ясно, что каждый из них предпочел бы тюрьму и любое возможное наказание опасности навлечь преследования английских властей на свою родню.

Грей сел, взял перо и обмакнул его в чернила. Ты ведь знаешь отвагу этих шотландцев, – написал он, мысленно добавив, что данный, конкретный горец по этой части выделяется даже среди своих соплеменников. – Маловероятно, чтобы силой или угрозой мне удалось бы заставить Фрэзера раскрыть местонахождение золота – если оно существует, а если нет, то любая угроза тем более не возымела бы действия. Вместо этого я решил поближе сойтись с Фрэзером как с неформальным предводителем узников-шотландцев, надеясь извлечь какие-нибудь сведения из разговоров с ним. До сих пор, признаюсь, это ни к чему не привело, но, думаю, у меня еще есть в запасе кое-какие возможности. По очевидным причинам, – продолжил он, медленно формулируя свою мысль, – я не хочу, чтобы об этом стало известно официально.

Привлекать внимание к кладу, который вполне мог оказаться химерой, было опасно, ибо вероятность разочарования, пожалуй, превосходила надежду. Ну а в случае успеха у него будет достаточно времени, чтобы подготовить соответствующий доклад и получить заслуженную награду – право покинуть захолустье и вернуться в лоно цивилизации.

Поэтому, дорогой брат, я обращаюсь к тебе и прошу твоей помощи в получении как можно более подробных сведений обо всем, что касается Джеймса Фрэзера. Однако прошу тебя проделать все это скрытно, чтобы никто не насторожился и не прознал о проявленном мной интересе. Заранее благодарю за любую помощь, какую ты сможешь мне оказать, ибо знаю, что во всем могу на тебя положиться.

Он снова обмакнул перо и подписался с небольшой завитушкой: Твой покорный слуга и преданно любящий брат, Джон Уильям Грей.

15 мая 1755 года

– Я слышал, люди болеют, – промолвил Грей. – Хотелось бы знать, действительно ли дела настолько плохи?

Ужин закончился, а с ним и беседа о книгах. Пора было поговорить о делах.

Фрэзер нахмурил брови, держа в руке единственный стакан хереса, который позволил себе сегодня. Но он даже не пригубил его, хотя обед подходил к концу.

– Это сущая правда. Дела действительно плохи. Всего у меня болеют около шестидесяти человек, причем пятнадцать из них серьезно. – Он заколебался. – Могу я попросить…

– Я ничего не могу обещать, мистер Фрэзер, но вы, разумеется, вправе высказать свои пожелания, – официально ответил Грей.

Он и сам почти не притронулся к своему хересу, как, впрочем, и к ужину: предчувствие чего-то важного напрочь отбило ему аппетит.

Джейми помедлил, оценивая свои шансы. Ясно, что всего желаемого не добиться, а значит, надо изложить свою просьбу так, чтобы получить главное, оставив при этом Грею возможность в чем-то отказать.

– Нам нужно побольше одеял, майор, больше тепла и больше еды. А также лекарств.

Грей поболтал херес в своем бокале, наблюдая за тем, как играют в винном водовороте отблески очага.

«В первую очередь обычные дела, – напомнил он себе. – Для другого найдется время и позже».

– У нас на складе не более двух десятков лишних одеял, но вы можете взять их для тяжелобольных. А вот увеличить рацион, боюсь, не в моих силах. Припасы сильно пострадали от мышей и крыс, а два месяца назад обрушилась кладовка. Наши возможности ограниченны и…

– Вопрос не столько в том, чтобы увеличить рацион, – торопливо вставил Фрэзер, – а скорее в типе питания. Тем, у кого нелады с желудком, трудно переваривать овсянку и грубый хлеб. Нельзя ли найти какую-нибудь замену этой пище?

По закону каждому заключенному ежедневно полагалось по кварте овсянки и маленькая пшеничная булка. Раз в неделю, по воскресеньям, для подкрепления сил узников, занятых тяжелым физическим трудом по двенадцать – шестнадцать часов в день, им дополнительно выдавали овсяный отвар и кварту мясной похлебки.

Грей поднял бровь.

– Что вы хотите предложить, мистер Фрэзер?