Путешественница

Ему хотелось встать на колени и обнять мальчика или взять его на руки и прижать к своему плечу, но это было бы непозволительной вольностью со стороны конюха, пусть бывшего, по отношению к графу, хоть и юному.

Тем более что Уилли знал, как должен вести себя граф: он усиленно шмыгал носом, стараясь сдержать слезы, и пытался утереть лицо рукавом.

– Позвольте мне, милорд, Джейми все-таки опустился на колени и нежно вытер лицо мальчика своим грубым носовым платком. Глаза Уилли смотрели на него, покрасневшие и печальные.

– Ты правда должен уехать, Мак? – тихо спросил он.

– Да, должен.

Джейми заглянул в темно-голубые глаза, до боли в сердце похожие на его собственные, и неожиданно ему сделалось безразлично, правильно ли это и увидит ли кто. Он резко притянул мальчика к себе и крепко прижал к груди так, чтобы лицо Уилли уткнулось в плечо и сын не увидел слез, которые падали на его густые шелковистые волосы.

Уилли обнял его за шею, прильнул к нему, и Джейми ощутил, как маленькое упругое тело дрожит от подавляемых рыданий. Он гладил Уилли по узкой спине, разглаживал ему волосы и бормотал по-гэльски слова утешения.

Наконец он разнял руки мальчика и мягко отстранил его.

– Пойдем со мной в мою комнату, Уилли, я дам тебе кое-что на память.

Он давно уже переехал с сеновала, заняв каморку отошедшего от дел пожилого главного конюха Хью. Комнатушка у кладовки была крохотной и очень скромно обставленной, но имела два преимущества – тепло и уединение.

Кроме койки, табурета и ночного горшка там имелся маленький столик, на котором лежало несколько его книг, большая свеча в глиняном подсвечнике и свеча поменьше, толстая и приземистая, которая стояла сбоку перед статуэткой Богоматери. Фигурка, присланная ему Дженни, была деревянной, недорогой, но ее изготовили во Франции, и весьма искусно.

– А для чего эта маленькая свечка? – спросил Уилли. – Бабушка говорит, что только вонючие паписты жгут свечи перед языческими образами.

– Значит, я и есть вонючий папист, – сказал Джейми с кривой ухмылкой. – Однако это не языческий образ, это статуэтка Девы Марии.

– Правда? – Это заинтересовало мальчика. – А почему паписты жгут свечи перед статуями?

Джейми запустил руку в волосы.

– Ну как тебе сказать… может быть, это способ молиться – и помнить. Ты зажигаешь свечу, читаешь молитву и вспоминаешь тех, кого любишь. И пока свеча горит, пламя запоминает их для тебя.

– А кого ты вспоминаешь?

Уилли поднял на него глаза. Он все еще оставался растрепанным и взъерошенным, но любопытство заставило забыть о недавнем огорчении.

– О, очень многих. Моих родных, живущих в горной Шотландии: сестру и семью, друзей, мою жену.

А иногда свеча горела в память о юной и безрассудной девушке по имени Джинива, но этого он говорить не стал.

Уилли наморщил лоб.

– У тебя нет жены.

– Нет. Больше нет. Но я всегда ее помню.

Уилли протянул короткий палец и осторожно коснулся маленькой фигурки. Руки Девы были приветливо протянуты, прелестное лицо выражало материнскую нежность.

– Я тоже хочу быть вонючим папистом, – решительно заявил Уилли.

– Тебе нельзя! – воскликнул Джейми, одновременно удивленный и растроганный. – Твои бабушка и тетя сойдут с ума.

– А у них пойдет изо рта пена, как у той бешеной лисы, которую ты убил? – деловито осведомился Уилли.

– Я бы не удивился, – сухо ответил Джейми.

– Хочу в паписты! – Личико Уилли выразило решимость. – Я не скажу бабушке или тете Изабель, я никому не скажу. Пожалуйста, Мак! Пожалуйста, разреши мне! Я хочу быть таким, как ты!

Джейми заколебался: он был тронут искренним порывом мальчика, и ему неожиданно захотелось оставить своему сыну что-то большее, чем резную деревянную лошадку, которую он сделал в качестве прощального подарка. Он попытался вспомнить, что рассказывал им отец Макмуррей в школе о крещении. В крайнем случае и если рядом нет священника, обряд может совершить и верующий мирянин.

Пожалуй, было бы натяжкой назвать эту ситуацию крайним случаем, но… Повинуясь неожиданному порыву, он нагнулся за кувшином с водой, который держал на подоконнике.

Глаза, так похожие на его собственные, были широко открыты и серьезны. Джейми осторожно отвел шелковистые каштановые волосы назад с высокого лба. Он окунул в воду три пальца и тщательно начертил крест на лбу мальчика.

– Я нарекаю тебя Уильям Джеймс, – произнес он тихо, – во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь.

Уилли поморгал, скосил глаза, когда капелька воды скатилась с носа. Он высунул язык, чтобы поймать ее, и Джейми невольно рассмеялся.

– Почему ты называл меня Уильямом Джеймсом? – с любопытством спросил Уилли. – Мои другие имена Кларенс Генри Джордж.

Он скорчил рожицу: очевидно, имя Кларенс было ему не по душе.

Джейми спрятал улыбку.

– При крещении ты получаешь новое имя. Джеймс – это твое особое папистское имя. Это и мое имя.

– Правда? – обрадовался Уилли. – Теперь я вонючий папист, как и ты?

– Да, насколько я в этом разбираюсь.

Он улыбнулся Уилли и, поддавшись другому порыву, потянулся за ворот своей рубашки.

– На. Сохрани и это. На память обо мне.

Он аккуратно надел Уилли через голову четки из букового дерева.