Путешественница. Книга 1. Лабиринты судьбы

Брианне затея не понравилась — жалобы начались, стоило продеть головку в вырез, а когда я стала засовывать пухленькие ручки в пышные рукавчики, она дернулась и издала пронзительный крик.

— В чем дело? — спросила я, переполошившись, поскольку уже научилась различать значение издаваемых ею звуков и поняла, что этот крик свидетельствует об испуге и боли. — Что случилось, дорогая?

Теперь она просто надрывалась от плача. Я торопливо перевернула ее и погладила по спинке, думая, что у нее опять нелады с животиком, но это не помогло. Пришлось снова взять барахтающуюся малышку на руки, и тут, поскольку она размахивала ручонками, я заметила на внутренней стороне одной ручки длинную красную царапину. В платьице осталась булавка и поцарапала ее, когда я вдевала ручку в рукав.

— Ой, малышка! Ой, прости! Прости мамочку!

Со слезами на глазах я отцепила и вытащила гадкую булавку, прижала Брианну к плечу, поглаживая, успокаивая и мучаясь чувством вины. Конечно, я не хотела сделать ей больно, но она–то этого знать не могла.

— Ох, радость моя, — лепетала я. — Теперь все в порядке. Да, мамочка любит тебя, все хорошо.

Ну почему я не подумала о том, чтобы проверить булавки? И вообще, какому извергу пришло в голову упаковывать одежду для младенцев, используя булавки?

Разрываясь между яростью и отчаянием, я надела–таки платьице на Брианну, вытерла ей подбородок, отнесла ее в спальню, уложила на свою кровать и только после этого торопливо переоделась, надев приличную юбку и свежую блузку.

Дверной колокольчик зазвенел, когда я натягивала чулки. На одной пятке оказалась дырка, но времени на то, чтобы переодеться, не оставалось. Я сунула ноги в тесные туфельки из крокодиловой кожи, схватила Брианну и пошла открывать дверь.

На пороге стоял Фрэнк, слишком нагруженный пакетами, чтобы достать ключи. Свободной рукой я забрала у него большую часть пакетов и положила их на столик в прихожей.

— Ужин готов, дорогая? Я принес новую скатерть и салфетки — подумал, что наши старые малость пообтрепались. И вино, конечно.

Он с улыбкой поднял бутылку, потом наклонился вперед, пригляделся ко мне и нахмурился, заметив растрепанные волосы и только что заляпанную отрыгнутым молоком блузку.

— Клэр, Клэр, — покачал головой Фрэнк. — Неужели ты не могла чуточку привести себя в порядок? У тебя ведь нет особых дел, ты целый день дома, что же ты не могла уделить несколько минут…

— Нет, — сказала я довольно резко.

Сунула ему в руки Брианну, которая тут же возобновила капризное хныканье.

— Нет, — повторила я и забрала из его руки бутылку с вином. — Нет! — крикнула я, топнув ногой, и замахнулась бутылкой, а когда он увернулся, вмазала ею по дверному косяку, облив порог «Божоле» и осыпав пол поблескивающими на свету стеклянными осколками.

Разбитая бутылка полетела в азалии, а я без пальто помчалась по дорожке в зябкий туман. У поворота я пробежала мимо удивленных Хинчклифов, явившихся на полчаса раньше, скорее всего чтобы застать меня в разгаре подготовки к их визиту.

Ну что ж, надеюсь, сегодняшний ужин им понравится.

Я ехала сквозь туман без всякой цели. Автомобильный обогреватель обдувал мне ноги, пока я не начала отпускать газ. Намерения вернуться домой у меня не было, но куда в таком случае податься? В ночное кафе?

И тут до меня дошло, что сегодня пятница и дело идет к полуночи. Да, мне есть куда направиться. Я повернула обратно к пригороду, где мы жили, к церкви Святого Финбара.

В это время часовня во избежание вандализма и грабежа была закрыта, но для припозднившихся верующих под дверной ручкой находился кодовый замок с пятью пронумерованными кнопками. Прихожанин, знающий код, мог попасть внутрь на законных основаниях. Войдя, нужно было отметиться в лежащем у алтаря регистрационном журнале.

— Святой Финбар? — помнится, недоверчиво переспросил Фрэнк, впервые услышав от меня про эту церквушку. — Нет такого святого. И быть не может.

— А вот и есть, — не без самодовольства возразила я. — Ирландский епископ двенадцатого века.

— А, ирландский, — с облегчением протянул Фрэнк. — Тогда понятно. Но чего я не могу понять, — сказал он, стараясь быть тактичным, — так это… э–э… зачем?

— Что «зачем»?

— Зачем тебе посещать эту церковь? Ты никогда не отличалась религиозностью, набожности в тебе не больше, чем во мне. У тебя нет привычки ходить к мессе или там причащаться. Отец Беггс каждую неделю спрашивает меня, где ты.

Я покачала головой.

— По правде говоря, Фрэнк, мне трудно тебе это объяснить. Я хожу туда, потому что… чувствую такую потребность.

Я беспомощно воззрилась на него, не зная, как объяснить все доходчиво.

— Там… там царит покой, — сказала я наконец.

Фрэнк открыл рот, как будто хотел продолжить разговор, но отвернулся и покачал головой.

Там действительно царил покой. Парковка у церкви была пуста, не считая одной–единственной машины припозднившегося верующего, поблескивавшей под фонарями обезличенным черным цветом. Войдя внутрь, я записала мое имя в журнал и прошла вперед, тактично кашлянув, чтобы дать знать пришедшему для поздней молитвы человеку о своем присутствии.