Путешественница. Книга 1. Лабиринты судьбы

Я опустилась на скамью позади плотного мужчины в желтой куртке–ветровке. Он почти тут же поднялся, преклонил колени перед алтарем, повернулся и направился к двери, коротко кивнув, когда проходил мимо меня.

Дверь со скрипом закрылась, и я осталась одна. Две большие белые алтарные свечи горели в неподвижном воздухе ровно, без вспышек. В сверкающей золотистой дароносице лежало несколько облаток. Я закрыла глаза и некоторое время просто прислушивалась к тишине.

В голове сумбурным водоворотом крутились события сегодняшнего дня. Будучи без пальто, я даже после короткого пути через парковочную площадку тряслась от холода, но мало–помалу отогрелась, и сжатые на коленях руки расслабились.

В конце концов, как обычно здесь и случалось, я перестала о чем–либо думать. Уж не знаю, то ли в присутствии вечности остановилось само время, то ли на меня навалилась вселенская усталость. Так или иначе, чувство вины из–за Фрэнка унялось, мучительная тоска по Джейми уменьшилась, и даже непрекращающееся давление материнства на мои эмоции снизилось до уровня фонового шума, сделавшись не громче медленного, равномерного и успокаивающего в темноте часовни биения сердца.

— Господи, — прошептала я, — отдаю на Твою милость душу твоего слуги Джеймса.

«И мою», — мысленно добавила я.

Я сидела там не шевелясь, глядя на мерцающий отблеск пламени свечи на золоченой поверхности дароносицы, пока позади не послышались тихие шаги. Кто–то вошел и со скрипом опустился на церковную скамью. Люди приходили сюда постоянно, днем и ночью. Благословенный алтарь никогда не оставался в одиночестве.

Я посидела еще несколько минут, потом соскользнула с церковной скамьи, в свою очередь поклонилась алтарю и, уже направляясь к выходу, увидела, как фигура в заднем ряду, в тени статуи святого Антония, зашевелилась. Человек встал и двинулся по проходу мне навстречу.

— Что ты здесь делаешь? — прошипела я.

Фрэнк кивнул в сторону нового молящегося, уже преклонившего колени, и, взяв меня за локоть, повел наружу.

Я подождала, пока дверь часовни не закрылась позади нас, а потом вырвалась и развернулась лицом к нему.

— В чем дело? — раздраженно спросила я. — Ты зачем сюда притащился?

— Я беспокоился за тебя.

Он указал на пустую парковочную площадку, где его большой «бьюик» угнездился, словно защищая мой маленький «форд».

— Одинокой женщине разгуливать по ночам в этой части города небезопасно. Я пришел, чтобы проводить тебя домой. Вот и все.

Он не заговорил о Хинчклифах или об ужине, и мое раздражение растаяло.

— О! — сказала я. — А как же Брианна?

— Я попросил старую миссис Мансинг, соседку, приглядеть за ней, подойти, если малышка заплачет. Но она, похоже, крепко заснула и вряд ли потревожит старушку. А теперь пойдем, на улице холодно.

Так и было. Холодный ветер дул со стороны бухты, закручиваясь студеными кольцами вокруг фонарных столбов, и я в своей тонкой блузке зябко поежилась.

— Значит, увидимся дома.

Когда я вошла проведать Брианну, меня окутало ласковое тепло детской. Малышка все еще спала, но беспокойно, ворочая рыжей головкой из стороны в сторону, причмокивающий ротик открывался и закрывался, как у дышащей рыбки.

— Она проголодается, — прошептала я Фрэнку, который зашел в детскую вслед за мной и заглядывал мне через плечо, с любовью взирая на дочурку, — Лучше я покормлю ее сейчас, прежде чем лягу спать. Глядишь, тогда она подольше поспит утром.

— Я дам тебе чего–нибудь горяченького попить, — сказал он и, когда я взяла на руки сонный теплый сверток, исчез за кухонной дверью.

Она насытилась, отсосав молоко только из одной груди. Ленивый ротик медленно оторвался от соска, пушистая головка снова тяжело опустилась мне на руку, и, как ни старалась я побудить ее поесть из другой груди, все было тщетно. В конце концов мне пришлось отступиться. Я уложила ее в кроватку и поглаживала по спинке, пока она, слегка отрыгнув, не погрузилась в спокойный, сытый, благостный сон.

— Ну, похоже, это на всю ночь?

Фрэнк накрыл ее детским одеяльцем, разрисованным желтыми кроликами.

— Похоже на то.

Я откинулась назад в кресле–качалке, слишком усталая и душой и телом, чтобы встать. Фрэнк подошел ко мне и остановился за спиной, его рука легко опустилась на мое плечо.

— Значит, он умер? — прозвучал мягкий вопрос.

«Я же говорила тебе!» — чуть было не вырвалось у меня, но я осеклась, закрыла рот и лишь кивнула, медленно раскачиваясь в кресле и глядя на темную кроватку с ее крохотной обитательницей.

Мою правую грудь болезненно распирало от молока, и было понятно, что, несмотря на всю усталость, мне, прежде чем уснуть, придется этим заняться. Со вздохом покорности судьбе я взялась за молочный отсос, нелепое с виду резиновое приспособление. Пользоваться им было неудобно во всех смыслах, однако лучше сделать это сейчас, чем час спустя проснуться от распирающей боли в липкой от просочившегося молока рубашке.

Я махнула рукой, отсылая Фрэнка.

— Иди, это займет всего несколько минут, но без этого не обойтись…