Путешествие без карты

Обедал я вместе с зубным врачом. Он чувствовал себя лучше, но вид у него был какой‑то загнанный: его опять разыскивала «супруга». К нашему столику подошел продавец лотерейных билетов, и тут я неожиданно вспомнил про билет, который купил в Веракрусе; теперь кажется, будто это было уже месяц назад. Вот он в длинном перечне мелких выигрышей; с первого же раза я выиграл двадцать песо. С тех пор я вошел во вкус, не было города, где бы я не купил хотя бы одного лотерейного билета, но больше не выиграл ни разу. Мы с зубным врачом пошли на рыночную площадь и сели там передохнуть. Можно было бы добавить — подышать свежим воздухом, но никакой свежести не было и в помине. Рядом сидели, раскачиваясь, старухи, было много гуляющих. К нам подошел молодой мексиканец, тоже зубной врач, по имени Грэм; с моим спутником он познакомился, когда тот работал в Вилья — Эрмосе. А вот мимо нас прошествовали юные мексиканки, сеньориты Грин, надо полагать — черные как смоль волосы, золотые зубы, сонный взгляд мексиканских карих глаз. Просто поразительно, откуда у местных женщин, живущих без водопровода, такой свежий, умытый вид, такое esprit[33]… «Мне не хочется есть», — бубнил себе под нос зубной врач. Он обмахивался соломенной шляпой и мурлыкал про чьи‑то синие глаза. Потом что‑то жевал, сплевывал и бормотал: «У меня в моче нет сахара» (как видно, он все же попал к доктору) и «Желудок — ваше слабое место».

Ночью меня разбудили жуки, шуршавшие по стене. Я убил двух, причем одного — в центре комнаты, на выложенном крупной плиткой полу. Когда же я проснулся, то на месте жука не оказалось. Чушь какая‑то. Мне все приснилось? Тогда я стал искать второго жука и обнаружил, что он весь облеплен муравьями, которые лезли через шели между плиткой. По — видимому, первого жука муравьи съели целиком. Ночь была ужасной. Я бился над началом рассказа: лежал в темноте и, словно заигранная пластинка, твердил одну и ту же фразу, а утром встал с распухшим горлом. Было трудно глотать — а все из‑за зеленой речушки с кислым запахом, что протекала за окном. Я сел было за свой рассказ, но химический карандаш буквально таял в руке.

Зубной врач

Кладбище — это единственное место в городе, где ощущается присутствие Бога. Находится оно на горе; над входом, классическим портиком белого цвета, большими черными буквами выведено «Silencio»[34]

. Окружает кладбище глухая стена, у которой Гарридо расстрелял пленных, а за стеной выстроились огромные надгробия и склепы, оранжереи с цветами, портретами, изображениями святых, крестами и рыдающими ангелами. Город мертвых производил впечатление гораздо более красивого и ухоженного места, чем раскинувшийся у подножия холма город живых.

На кладбище я побывал вместе с зубным врачом. Чувствовал он себя гораздо лучше, хотя жене удалось все‑таки разыскать его. «Супруга», как он ее называл, объявилась с двумя детьми поздно вечером и ночевала у него в номере. Как они все разместились — не знаю. Когда мы выходили из гостиницы, кто‑то попытался продать ему бутылку виски. Оказалось, это был не бутлеггер, а какой‑то знакомый или дальний родственник со связями в правительстве. Вообще все правительственные учреждения насквозь прогнили; на каждом шагу портрет Карденаса, а в то же время назначенные им люди могли быть католиками… консерваторами… На рынке мы выпили шоколаду (из крошечной таблетки получается огромная чашка густой пенистой жидкости, самой вкусной в Табаско) и пошли в сторону кладбища. Зубной врач то и дело останавливался и сплевывал: в горле собиралась мокрота. Он ничего не мог запомнить — видимо, от жары. Каждые несколько минут он повторял то, что запало ему в голову:

— Значит, на самолете летишь?

— Да.

— Куда? До Фронтеры?

— Нет, я же говорил — в Сальто, а оттуда в Паленке.

— В Сальто тебе не надо. Тебе надо в Сапато.

— Я же объяснял, там я не найду проводников в Лас — Касас.

— В Лас — Касас? Что ты забыл в Лас — Касасе?

Он останавливался и подолгу стоял, забывая, наверное, куда идет. Стоял и жевал жвачку — как корова.

— Значит, все‑таки решил самолетом?

— Да.

— До Фронтеры?

И все начиналось сначала. Я отвечал из последних сил.

За время нашего общения он кое‑что рассказал о себе, и я узнал, как он попал в Табаско. Он стоял на перекрестке, жевал жвачку, поминутно сплевывая, о чем‑то думал, теребя ремень.

— Между прочим, десять лет назад в этом доме жил зубной врач.

В молодости он работал в американской стоматологической фирме, но заболел оспой. С лица стала сходить кожа, его начали избегать. Даже на улице прохожие обходили. Как‑то его компаньон встал в дверях и не пустил его в кабинет. «Распугаешь мне всех пациентов», — сказал он. «Ну и черт с тобой», — подумал я и пошел домой. Делать‑то было нечего.