Путешествие к глубинам души и обратно

Недалеко от их дома на полукруглой, опоясанной красивыми домами с эркерами, витыми балконами и глубокими арками площади Льва Толстого был большой книжный магазин. Вера даже растерялась, увидав такой размах. Масса отделов и сотни, если не тысячи книг. Вера просидела в отделе «Здоровье» почти весь день. Стопка книг по йоге росла возле ее стула, как сталагмит, и, когда он вырос выше этого стула, Вере стало ясно, что одним походом в магазин не обойтись. Она купила несколько, не поняла в них ровным счетом ничего, кроме того, что йога – это полная смена образа жизни и образа мысли, но прежде всего это тренировка души, а уже потом физкультура тела.

Лечить душу она начала голоданием в сочетании с тремя литрами воды в день и долгими изнуряющими прогулками в любую погоду по Троицкому мосту и обратно: мимо Петропавловской крепости, мимо киностудии «Ленфильм» и назад к дому на улице Ординарной.

Когда Эдик в первый раз вел Веру домой от метро «Петроградская», ее страшно развеселило такое название. Позже, когда улица стала ей домом, она с удовольствием отметила, что улица была далеко не ординарна, а наоборот: с милыми домами, с двумя маленькими парками – в начале и в конце. В парках сидели приветливые старички и старушки, грелись и тихо радовались свету долгого летнего дня.

Квартира хоть и была коммунальной, как и большинство питерских квартир, но все-таки не такая «густонаселенная», как квартира на Таганке. В той квартире Вера родилась и прожила почти пятнадцать лет. Счастью матери не было предела, когда отцу, как начальнику отдела, наконец-то выделили малогабаритную «двушку» в районе Щукино.

Мать, правда, еще пару раз сходила в райисполком и пыталась оспорить ордер, доказывая право семьи из четырех на «трешку», но опытная заведующая отделом распределения жилплощади была, наверное, по совместительству еще и поборницей демографии. Она резонно объяснила, что, во-первых, «трешку» надо еще год ждать, а во-вторых, из тесной квартиры взрослые дочери скорее замуж выйдут и съедут, а родители заживут себе свободно и припеваючи. Тем более что Серебряный Бор – рукой подать. Про Серебряный Бор – это уже перебор был, лирическое отступление, но в целом – да. Лес, пляж, рыбалка – почти убедила. Аргументы были приняты. Новостройка хоть и находилась у черта на рогах, и девчонки спали в проходной комнате, а на кухне всем за стол было не сесть, все равно – свое.

Тут нам надо упомянуть Верину сестру, которая вроде бы и была, а в то же время вроде бы и нет.

      Наташка – на пять лет старше Веры. И внешне, и характером пошла в мать. Высокая, жесткая и прямая. Как фигурой, так и нравом. Играла в школе в баскетбол и умела постоять не только за команду, но и за себя лично. Она легко водила мяч и увертывалась от атак противника – и с таким же мастерством парировала материнские выпады. Главным образом тем, что игнорировала их. Иногда в запале могла и так отшить, что даже мать тушевалась, поджимала губу, а вечером жаловалась отцу и между делом «для порядку» пинала Веру. Вот эти пинки, как Вера их называла, «за того парня» – за сестру, были самыми обидными.

Предсказания чиновницы сбылись быстрее, чем кто-либо мог подумать. Наташка в июне окончила школу, а осенью уже сыграли скромную, но настоящую свадьбу. Ее сердце было отдано молодому и перспективному тренеру команды-соперницы из Кирова. Встреча на олимпиаде юниоров закончилась для Наташиной команды поражением, а для нее самой – выигрышем. Тренер оказался высоким, статным и не оправдал мамашиных подозрений. Не матросил и не бросил, а честно через несколько месяцев любовной переписки и еженедельных междугородних звонков явился в их и без того узко-низкую квартиру (два баскетболиста – явный перебор), да еще с букетом цветов размером с кухню… Тренер честно попросил руки старшей дочери и получил согласие с благословением. Мать для порядку еще поворчала, что, мол, как говорят китайцы, «растить дочь – все равно что поливать чужой огород», но внутренне была довольна. Сбагрили до позора. Почему-то она очень боялась общественного мнения по поводу морали своих дочерей.

*

В квартире на Ординарной у Эдика было две комнаты, вернее, в оригинале одна, но разгороженная и почему-то с колонной посередине – видимо, еще раз разгороженная бывшая бальная зала. Остальную часть залы занимали две старожилки, подруги его бабушки. Одной при выгородке достался камин, а у другой угол комнаты был срезан голландской изразцовой печью во всю высоту стены – без малого четыре метра тепла, но ее никто не топил. Старушки с радостью приняли Веру в «семью», всячески её опекали и просвещали. Одна из них рассказала историю о том, что имя свое улица получила от слова «ординар» – мера возможности затопления. После чего Вера взяла на вооружение это выражение и стала обозначать им степень возможных неприятностей по шкале 1—5. Открытие ресторана обозначалось как три ординара, отношения с покойной матерью – пять ординар.