Путешествие Хамфри Клинкера. Векфильдский священник (предисловие А.Ингера)

Он намеревался покинуть дом немедленно, но я воспротивился сему. Я нимало не желал споспешествовать преходящему его отвращению к дому, которое легко могло перейти в постоянную неприязнь, ибо решил, ежели удастся, привязать его накрепко к его пенатам. Я отдал распоряжение, чтобы похороны были скромны, сколько это было возможно, не нарушая пристойности; в Лондон я написал, чтобы все вещи в его городском доме оценили и объявили хозяину дома от Байнардова имени, что он на благовещение освободит помещение; я приказал сделать в усадьбе опись всего, что там было, включая лошадей, кареты и конскую сбрую; сына Байнарда я отослал к жившему поблизости священнику в пансион, куда поехал он охотно, как только узнал, что освободится от своего воспитателя, которого мы уволили.

Тетка все время была угрюма и не являлась к столу, хотя Байнард навещал ее ежедневно в ее комнате; там она только и делала, что болтала с горничными и другими слугами; но как только племянницу ее похоронили, села в карету и уехала восвояси. Однако же перед отъездом она уговорила мистера Байнарда подарить гардероб племянницы ее горничной, и, стало быть, сия шлюха получила все наряды, кружева, белье своей умершей хозяйки, каковые вещи, по самой дешевой оценке, стоили фунтов пятьсот.

Первым делом я распустил легион лишних слуг, которые столь долго высасывали жизненные соки из моего друга — толпу бездельников, таких наглых, что они даже к своему хозяину относились с оскорбительным небрежением. Все они были наняты женой его, стараниями ее горничной, и только сих двух женщин они признавали хозяйками. Поэтому я весьма порадовался, очистив дом от этих трутней. Горничную умершей, а также другую служанку, камердинера, дворецкого, француза-повара, старшего садовника, двух лакеев и кучера я уволил и немедленно выгнал из дома, уплатив им за месяц вперед жалованье, ибо об увольнении не было им объявлено заранее. Оставил я кухарку, помогавшую французу-повару, одну служанку, старого лакея, форейтора и младшего садовника.

Так-то я сразу снял с плеч моего друга тяжелое бремя расходов, и он едва мог поверить собственным своим чувствам, когда внезапно получил такое облегчение. Но все же сердце его было еще подвержено приступам любви, которые возобновлялись по временам и исторгали у моего друга вздохи, слезы и горестное сетование; однако эти припадки становились все реже и слабее, и в конце концов рассудок его одержал полную победу над слабостью его характера.

По тщательном исследовании его дел выяснилось, что его долги достигают двадцати тысяч фунтов, из которых восемнадцать тысяч он получил по закладной на свое имение, а поскольку он платит по ней пять процентов годовых и несколько ферм у него не сданы в аренду, то от своих угодий он получает в год не больше двухсот фунтов чистого доходу, не считая процентов с приданого жены, сумма коих равна примерно восьмистам фунтам. Чтобы облегчить тяжелое его бремя, я измыслил такое средство: объявленная уже продажа с аукциона драгоценностей его жены, лишнего его серебра и мебели в обоих домах, его лошадей и карет может дать по оценке две с половиной тысячи фунтов наличными, и по уплате этой суммы долг будет равен восемнадцати тысячам. Я взялся достать ему десять тысяч по четыре процента, что позволит ему сберечь на процентах сотню фунтов в год, и, может быть, нам удастся добыть на таких же условиях остальные восемь тысяч. По его словам, ему надобно для жизни в деревне триста фунтов в год; у него есть сын, за воспитание которого надлежит платить; посему положим ему на жизнь пятьсот фунтов; стало быть, остается каждый год сумма в семьсот фунтов для погашения основного долга и уплаты процентов, а к сему мы можем смело прибавить фунтов триста, ежели он снова сдаст в аренду фермы, которые ныне у него в забросе. Итак, годика через два у него будет свыше тысячи фунтов в год для погашения долга в шестнадцать тысяч.

Без промедления мы начали отбирать вещи на продажу, пригласив одного лондонского оценщика, а ради того, чтобы в доме никто не сидел без дела, приступили ко всяческим переделкам внутри дома и снаружи. С полного согласия Байнарда я приказал садовнику отвести ручей в прежнее русло, чтобы оживить изнемогающих наяд, столь долго томившихся от жажды среди сгнивших корней увядших листьев и сухих голышей. Кустарник обречен на истребление, а поляна для увеселений будет снова обращена в пашню и пастбище. Даны были распоряжения снова огородить сад позади дома и посадить хвойные деревья вперемежку с буком и каштаном в восточном углу, ибо дом открыт резким порывам ветра с востока.